Все бросились вперёд через распахнутые ворота, мимо убитого часового, каждый на своё предназначенное заранее место. Через какую-то минуту замок был окружён, и для находившихся внутри шведских солдат был уготован один исход — казачий кинжал.

Сотник, возглавивший группу захвата, махнул рукой и устремился к входу, где в глубине тихо помаргивал огонёк свечи. Они уже всходили на крыльцо, когда услышали откуда-то из темноты двора короткий предсмертный вскрик: «А-а-а!»

«Чёрт патлатый, — с неудовольствием подумал сотник о казаке, давшем закричать неприятелю. — Аккурата не соблюл». В том, что закричал швед, он не сомневался.

Огонёк свечи, как оказалось, горел в фонаре, стоявшем на столе караульного. Сам он безмятежно спал рядом на низкой короткой лавке. Ему и проснуться не дали.

Сотник схватил фонарь, указал им на ближние двери. Казаки бросились туда, видимо, это были комнаты караула. Послышалась возня, крики, что-то разбилось со звоном.

Сотник бросился по лестнице наверх, понимая, что «важная птица» должна быть там. А по замку уже шёл шум потасовки, звенели стёкла, слышались вскрики, топот ног.

Когда они ворвались в спальню, где, по расчётам, и должен был находиться важный швед, то свет фонаря упал на пустую кровать. Но по смятой подушке, по только что откинутому одеялу сотник понял — швед где-то рядом.

   — Ищите! Живо! — скомандовал он казакам, освещая фонарём то один, то другой угол спальни, то огромный многодверный шкаф.

На стуле у кровати висел шитый золотой канителью кафтан с блестящими позументами.

«А ведь и впрямь, кажись, генерал, — подумал сотник. — Не ошибся Иван».

   — Да живей, живей, — торопил он казаков, раскрывавших дверки шкафов. И вдруг один казак, вскричав: «Вот он!» — наклонился к ложу и, ухватившись за голую ступню, потащил шведа из-под кровати.

Он был в длинной ночной рубахе, она завернулась на нём, пока его вытаскивали. Швед, слышавший предсмертные крики и стоны, нёсшиеся по замку, решил, что и его ждёт смерть, и закричал вдруг на довольно сносном русском языке:

   — Меня нельзя... меня нельзя убиваль... Я есть генерал.

И действительно, это был генерал-адъютант Канифер.

   — Что ты, милай, — сказал сотник почти ласково. — Ты нам и нужен. Живой нужен, дядя, живой. — И приказал казакам: — Помогите его сиятельству одеться, не повезём же мы его к царю в исподнем.

Трясущимися руками Канифер натягивал штаны, не умея поймать застёжки. Казаки, посмеиваясь, помогали ему, шутили:

   — Ты уж не обмарайся, вашество, больно портки-то у тя добрые.

Помогли надеть кафтан, нахлобучили шляпу. Сотник забрал генеральские пистолеты и шпагу.

   — Ну, ходу, хлопцы. — И генералу: — Не вздумай кричать, ваше превосходительство, а то придётся глотку заткнуть.

   — Ни-ни... Я всё понималь, — отвечал Канифер поспешно. — Слово рыцарь, буду нем как рыба.

Казаки помчались по лестнице вниз, с ними вместе мчался и генерал, бесцеремонно поощряемый сзади тычками.

   — Живей, живей!

Пожалуй, с далёких лет юности не приходилось Каниферу бегать столь резво, да ещё ночью, да ещё в столь тесном окружении кровожадных азиатов. Ему это казалось всё ещё продолжающимся сном. Страшным, кошмарным, но сном.

Едва оказались во дворе, как чуть ли не над самым его ухом закричал филин, раз-другой: «у-ук-хх!»

«Господи, снится, — подумал Канифер. — Как бы скорей проснуться».

Но никак не просыпалось генералу. Во дворе он увидел, как бежали со всех сторон тени этих страшных азиатов, ему казалось — они являлись отовсюду. Затопали, зафыркали кони.

   — Якимка, не жадничай! — крикнул сотник. — Брось. Ныне другая добыча.

   — Ничего, сотник. Хоть писля коней продуваним.

Все бежали вниз к реке. Садились в лодки. Кони не хотели идти в холодную воду. Казаки быстро разобрали их, уговаривали и тихо пускались с ними вплавь. Какой же казак не сговорится с конём, хотя бы и шведским?

Ещё в лодке Канифер надеялся проснуться. А когда в лесу сотник подсадил его в седло, генерал спросил жалобно:

   — Неужто вы все — правда... Неужто я есть плен?

   — Всё въяви, генерал, — хлопнул его тяжёлой ладонью сотник по колену, да так крепко, что Канифер, поморщившись от боли, наконец-то понял: это не сон.

«Господи, как глупо, как глупо, — терзался генерал, трясясь в седле в окружении казаков. — И зачем же меня понесло в этот замок, в сторону от Могилёва. Господи, как глупо».

Генералу не хотелось перед своим Господом признаваться, зачем его «понесло в этот замок».

Накануне в штабе Карла XII начался делёж будущей добычи. Генерал Спарре, например, выпросил себе Москву, а когда король взглянул на Канифера, у того просьба оказалась скромнее: «Ваше величество, подарите мне замок, который мы недавно проезжали».

Канифер рассудил здраво: до Москвы ещё далеко, шагать да шагать, а замок вот он, под боком, и уже на нашей стороне.

И король оказался щедр. Эх, лучше б он пожадничал!

   — Берите, Канифер.

   — Когда?

   — Хоть завтра. Берите со всеми прилегающими землями, со всеми крестьянами.

   — И я могу поехать туда?

   — Разумеется. Я дам вам охрану из двадцати драбантов[98]. Езжайте, вступайте в свои права.

Вступил, называется.

«О, Господи, зачем я поехал в этот замок? — продолжал лукавить генерал перед Всевышним. — Почему я не остался при штабе в Могилёве?»

А казаки скакали всё дальше и дальше от Днепра. Скакали до самого рассвета. Когда впереди показалось меж сосен солнце, когда близко уже было до дому, грянули дружно песню:

Канифера ввели в просторную горницу, указали на стул, стоявший напротив большого стола: садись.

На столе, сдвинув бумаги в сторону, возился высокий столяр, ремонтируя деревянное без обивки кресло. Он мельком взглянул на генерала и, как показалось Каниферу, заторопился. Быстро и ловко выстругал стамеской два клинышка и вбил их молотком в какие-то стыки.

   — На клей бы посадить, — проворчал столяр офицеру, явившемуся с какими-то бумагами.

   — Куда положить? — спросил офицер.

   — Туда, — кивнул столяр на стопу бумаг и вздохнул. — На клею бы оно ещё сто лет простояло.

Офицер, оставив бумаги, вышел. Столяр поставил кресло у стола, сел на него, попробовал покачать, проверяя: не скрипит ли. Затем, разложив бумаги по столу, взял тетрадь из только что принесённых бумаг и стал листать.

Присмотревшись, Канифер узнал свою тетрадь, свои документы.

«Какая бесцеремонность, — с неприязнью подумал он о долговязом столяре. — Каждый сует свой нос в мои бумаги. Однако где же наконец сам царь? Ведь меня везли к нему. Пусть укажет хаму его место».

И тут в горницу, широко распахнув дверь, стремительно вошёл высокий, стройный господин в белом завитом парике, в бархатном камзоле, с саблей с дорогим изукрашенным бриллиантами эфесом.

«Слава Богу, наконец-то, — с облегчением подумал Канифер, решив, что явился царь. — Сейчас он укажет хаму».

Но, к удивлению Канифера, вошедший не стал выгонять «хама», а, опустившись в одно из кресел у стола, сказал столяру:

   — Можем начинать, мин херц.

   — Ну что ж, начнём, пожалуй, — отвечал тот, поднимая голову от бумаг и с любопытством взглядывая на генерала. — Так, выходит, генерал Канифер, вы даже не природный швед?

«Боже мой, — осенило вдруг генерала. — Как же я забыл о причудах царя, умеющего делать всё и любящего любую физическую работу». Но на всякий случай решил спросить: