Несколько драбантов осторожно подхватили короля на руки и вынесли из избы во двор, где были уже готовы носилки в виде качалки, устроенной между двумя лошадьми.

Полки были выстроены к встрече короля. Именно здесь, перед полками, он и чувствовал себя по-настоящему счастливым и непобедимым. Как солдаты вдохновлялись, видя своего короля, так и он вдохновлялся, видя их, надеясь на них.

   — Солдаты! — крикнул Карл столь громко, сколько мог. — Идите на врага смело, добывайте себе честь и славу. Вас ждёт там много еды. Идите и возьмите её. Пусть будет сыт тот, кто сильнее. Пусть ваши сердца будут беспощадны!

   — Слава-а, слава-а!.. — неслось от полка к полку вслед за передвигающимися носилками с королём.

   — Солдаты, знайте, я буду с вами!

И солдаты знали, что это не пустые слова, что король действительно будет с ними. Может, за то они и любили его, что он не гнушался ни солдатской кашей, ни солдатской службой. Он, будучи королём, оставался солдатом.

   — Слава-а, слава-а-а!..

Когда король воротился в свой штаб, глаза его искрились от возбуждения. Тут же на столе была разложена карта, вокруг по знаку короля расположились все генералы.

   — Итак, господа, решено. Сегодня в два часа ночи мы выступаем, — начал Карл, как всегда перед боем, повелительным тоном. — Общее руководство сражением я возлагаю на фельдмаршала Реншильда. Первыми, оставив в тылу спящую Полтаву, выступают Шлиппенбах и Роос, в их задачу входит внезапное нападение на русские редуты и их захват. Как только редуты будут захвачены и пушки русских повёрнуты против их главных сил, в бой вступают моя группа и группа генерала Левенгаупта. Здесь на заключительной фазе наш напор должен быть неудержимым. Мы прижмём русских к реке и утопим в ней их всех. Пленных не брать.

   — И царя? — спросил Левенгаупт.

   — Царя и сановников можно взять, но рядовые подлежат полному уничтожению. Нам их кормить нечем. Какие есть вопросы, господа?

   — Ваше величество, — подал голос Гилленкрок. — Но у нас пороха осталось только на четыре пушки. А у противника более ста пушек.

   — Кому что, а у генерала-квартирмейстера порох на уме, — усмехнулся Карл. — Именно для того, чтоб сразу иметь много пушек и пороху, дорогой Аксель, мы и выступаем ночью. У русских половина артиллерии в редутах. Возьмём редуты, и будут у нас и пушки, и порох. Генерал Шлиппенбах, обращаю ваше внимание, редуты надо взять до рассвета.

   — Я возьму их, ваше величество.

   — Вот, кажется, и всё. Сейчас, господа, ступайте по своим местам. Начинаем в два часа ночи. Ну, а встретимся теперь уже после боя. У царя в шатрах приготовлен вкусный обед. Приглашаю вас всех, господа, после боя в шатры царя на пир победителей.

   — Спасибо, ваше величество, — отвечал за всех Реншильд.

Генералы, откланиваясь, стали расходиться, остался Гилленкрок.

   — Ну что, Аксель? Опять о порохе?

   — Увы, ваше величество. Где прикажете поставить эти четыре пушки?

   — Отдайте их на правый фланг Реншильду. Шлиппенбаху они не понадобятся, он пойдёт на цыпочках. А в редутах ему хватит русских пушек и пороху.

План короля был блестящ, если бы ему не помешал сущий пустяк, а именно гул многих тысяч солдатских ног и конских копыт, двинувшихся в два часа ночи от Полтавы на редуты.

Светлейшему первому доложили об этом, и он, поняв, что шведы нарушили договорённость, отправил посыльного к царю, а свои полки привёл в боевую готовность и передал в редуты команду готовиться к бою.

Как это ни странно, приближения шведов не почуяли самые дальние, а точнее, самые передовые редуты, где ещё не закончены были строительные работы. Видимо, за стуком топоров, кирок и визгом пил солдаты не услышали подкрадывающегося врага.

Работа шла при свете нескольких костров, солдаты были безоружны и многие из-за тяжёлой и жаркой работы раздеты до исподнего.

И когда шведы ворвались в редут, застигнутым врасплох русским солдатам пришлось отбиваться топорами, лопатами, кирками. Хотя силы были и неравные, два редута держались более двух часов.

   — Начало положено, — послал к королю посыльного Шлиппенбах. — Два редута наши.

Это был единственный победоносный доклад королю в этом сражении. Да и то «побеждены» были два строящихся редута, не имевшие ещё даже артиллерии.

Зато следующие редуты (два продольных к полю и шесть поперечных) встретили врага таким артиллерийским огнём, что шведы попятились.

Как только пушки умолкли, из-за редутов вынеслась конница светлейшего под его личной командой. Шведы пустили свою кавалерию. В ход пошли палаши; их звон и скрежет на светлеющем поле сопровождался топотом копыт, ржанием и храпом коней, вскриками раненых.

Почувствовав, что шведы вот-вот побегут, Меншиков послал к Петру посыльного:

   — Проси у государя пехоту, мы их погоним.

В это время царь и фельдмаршал были заняты выводом из лагеря полков и расстановкой их в ретраншементе согласно выработанной диспозиции.

   — Пехота? Для чего она ему? — спросил Пётр посыльного.

   — Светлейший князь считает, что с помощью пехоты он сможет погнать шведа.

   — Эк его взгорячило, — крикнул царь и приказал: — Передай светлейшему приказ немедленно отходить и не тратить попусту людей.

Посыльный нашёл светлейшего на поле боя возле только что убитого коня. Один из адъютантов уступил ему своего. Меншиков, потирая ушибленную при падении коленку, спросил:

   — Ну что государь?

   — Государь приказал вашей светлости отходить за редуты.

   — A-а, — изморщился Меншиков и, вскочив на коня, крикнул посыльному: — Скачи назад и скажи, что я с ними столь близок, что не могу загривка показывать, понеже побит буду.

Выслушав доклад посыльного об отказе светлейшего исполнить приказ, Пётр выругался по-немецки:

   — Доннер ветер! Думкопф! — И вызвал к себе генерал-адъютанта: — Скачи к светлейшему со строжайшим моим предписанием отходить немедленно за редуты. Мы не можем открыть огня по шведам, пока он не оставит им поле. Слышь, не-мед-лен-но. Не отойдёт, отдам под суд.

Генерал-адъютант прискакал на поле боя, которое уже осветили косые лучи восходящего за лесом солнца. Он попал в короткую передышку, когда противники откатились друг от друга и лишь перестреливались, накапливая силы к очередной сшибке.

Ярко-белый кафтан светлейшего был далеко виден не только для своих, но и для шведских стрелков. Когда генерал-адъютант, подскакав к Меншикову, стал передавать ему приказ царя, пуля ударила в голову коню светлейшего. Тот в предсмертном порыве встал на дыбки и рухнул на землю.

Меншиков привычным движением сбросил стремена, и, когда конь упал, седок тут же встал на ноги.

   — Не везёт нынче. Уж второго мне порешили шведы.

Адъютанты подали светлейшему другого коня, он не мешкая взлетел в седло. И в это время с царского генерал-адъютанта сшибло пулей шляпу.

   — О-о, — улыбнулся светлейший, — и ты им по вкусу пришёлся, братец. Скачи-ка скорее к государю и скажи-де, приказ будет исполнен с таким поспешанием, дабы шведу сие конфузней померещилось. Скачи.

Генерал-адъютанту подали его пробитую пулей шляпу, и он ускакал.

Меншиков велел передать по своей кавалерии, что сразу по его сигналу — выхваченной и взнятой над головой шпагой — все вместе вдруг поворачиваются назад и скачут во весь опор за редуты, дабы как можно скорей дать простор своей артиллерии.

Как и рассчитывал Меншиков, внезапный и быстрый уход русской кавалерии с поля боя Шлиппенбах и Роос восприняли как отступление и бросились вдогонку.

Но едва кавалерия Меншикова покинула поле, как грянули пушки и ружья изо всех восьми редутов. Первые ряды конников рухнули на землю, но ржание и крики их перекрывал непрекращающийся рёв артиллерийской канонады. Картечь и ружейная пальба буквально выкашивали шведские построения.