Как ни спешил Пётр в Вену, он не отказывал себе в удовольствии посещать в каждом городе музеи, фабрики, мастерские. А в Лейпциге от души настрелялся из пушек и мортир, показав присутствующим, как это надо делать — заряжать быстро, попадать в цель точно.
В Дрездене — столице Саксонии — встретили Петра со всей возможной пышностью и искренней признательностью за польскую корону курфюрсту Саксонскому Августу. Здесь понимали, кому обязаны были королевством Польским.
Однако новоиспечённого короля в Дрездене не оказалось, Август был в Варшаве, и принимал Петра наместник граф Фюрстенберг.
Что портило настроение Петру, так это толпы зевак, жаждавшие лицезреть русского царя. Фюрстенберг провожал его до отведённой для русских резиденции в центре города. Однако, увидев толпу возле дома, где предполагалось его поселить, Пётр сказал наместнику:
— Граф, или вы уберёте зевак, или я немедленно уеду из Дрездена.
Фюрстенберг приказал охране оттеснить толпу, и по образовавшемуся коридору Пётр прошёл в резиденцию, надвинув на глаза шляпу.
Из нескольких комнат, отведённых русским, он выбрал себе самую маленькую.
— Но это лакейская, ваше величество, — сказал Фюрстенберг.
— Ничего. Зато я никого беспокоить не буду.
— Что вы имеете в виду?
— Мне сказали, что здесь рядом кунсткамера.
— Да. Совершенно верно.
— Я намерен её посетить.
— Завтра?
— Нет. Сегодня после ужина.
— Но почему не днём, ваше величество?
— Днём я иду в цейхгауз, граф. У вас, говорят, богатейший артиллерийский парк.
— Да. Это верно. Ну что ж, — вздохнул граф, — тогда придётся вызвать смотрителя кунсткамеры.
— Пусть откроет, зажжёт канделябры и уходит.
После ужина все улеглись спать, а Петру с Меншиковым действительно постелили в лакейской, поскольку от неё было ближе к выходу.
— Мин херц, ты надолго? — спросил Алексашка.
— Откуда я знаю. Спи.
— Ничего, я подожду тебя, — сказал Меншиков и даже не стал тушить свечи.
Ждал час, другой и не заметил, как задремал. Проснулся уже утром, при свете дня. Свечи в шандале давно догорели и погасли, а Петра всё не было. Наконец появился бомбардир.
— Ты где был? — удивился Меншиков.
— В кунсткамере.
— Всю ночь, что ли?
— Выходит, так. Успел только две залы осмотреть. Очень интересно, очень. Вернёмся домой, будем свою кунсткамеру строить.
— А спать когда будешь?
— Какой тут «спать»? Позавтракаем, поедем в цейхгауз. А после обеда надо быть у курфюрстины Анны, а вечером на ужине у наместника.
В цейхгауз Пётр отправился с графом, по дороге заехали в крепость, взошли на стену, на знаменитую Брюлеву террасу, откуда открывался прекрасный вид на Эльбу.
— Ну как? — спросил Фюрстенберг, имея в виду впечатление от столь прекрасной панорамы. Однако бомбардир заметил:
— Да отсюда можно простреливать весь фарватер, — чем весьма обескуражил графа.
В цейхгаузе их уже ждала группа офицеров во главе с полковником. Граф обращался к высокому гостю, как тому было угодно. И представил офицерам соответственно:
— Господа офицеры, прошу любить и жаловать, герр Питер, лучший бомбардир России.
Офицеры, слава Богу, оказались понятливыми, об этом инкогнито слышали, ещё когда «лучший бомбардир» только подъезжал к Дрездену.
Однако когда начался осмотр пушек, к всеобщему удивлению, герр Питер оказался действительно докой в артиллерии. Он говорил о пушках то, чего многие офицеры никогда не слышали.
— Обратите внимание на цапфы у этих пушек, господа, — говорил Пётр. — Цапфы должны быть на середине и перпендикулярны оси канала орудия. А здесь? Цапфы отлиты выше. Что происходит в таких случаях? При выстреле давление пороховых газов заставит казённую часть подняться, пушка как бы подпрыгнет и упадёт на лафет. Это очень скоро испортит лафет. Нежелательно и нижнее положение цапф, так как это усиливает давление на подъёмный механизм.
Почти о каждой пушке или мортире Пётр нашёл что сообщить своим слушателям, хотя при начале осмотра предполагалось, что объяснение будет давать полковник саксонской армии.
На обратном пути граф не переставал дивиться:
— Ну и ну, герр Питер. Выходит, я не ошибся, представив вас лучшим бомбардиром России.
— Выходит, не ошиблись, граф, — отвечал Пётр, вполне довольный аттестацией.
Встреча Петра с матерью Августа курфюрстиной Анной была тёплой и даже нежной. Старуха вдруг обнаружила сходство Петра с её сыном и даже поцеловала его.
— Боже мой, ваше величество, вы же как родной брат моему Августу.
— Неужели? — удивился Пётр.
— Да, да, вы даже одного роста с ним, разве что он несколько полнее вас. Как жаль, что его нет дома. Может, вы поедете через Польшу и встретитесь с ним?
— Нет, ваше высочество, я через Австрию направляюсь в Венецию.
— Как жаль, как жаль, — искренне вздыхала старуха. — А он так хотел видеться с вами. Бедный Август. У него сейчас так много хлопот, так много забот. Эти поляки такой беспокойный, такой неблагодарный народ. Вы не находите?
— Нахожу, ваше высочество, нахожу, — утешал старуху Пётр.
— Вы уж не оставляйте Августа, мой друг, он так вам предан, так вас любит.
«Ещё бы не любить, — думал Пётр, — сделал его королём. Хотя повидаться, конечно, с ним надо. Всё-таки союзник».
После курфюрстины Пётр снова отправился в кунсткамеру, сказав графу:
— Я не окончил осмотр.
Вечером к резиденции Великого посольства прибыли несколько карет, и Пётр вместе с послами и Меншиковым отправились на ужин к графу Фюрстенбергу.
Алексашке всё же удалось дать соснуть «мин херцу» после кунсткамеры, правда, немногим чуть более часа, но всё равно Петру и этого хватило, чтоб вновь стать свежим и весёлым.
На ужине у графа были не только прекрасные вина, но и не менее прекрасные дамы, среди которых первенствовала красавица графиня Аврора фон Кенигсмарк. И когда начались танцы, именно она стала партнёршей бомбардира и тоже изволила заметить во время танца:
— Вы так же сильны, как и король Август[76], ваше величество.
— Сегодня меня уже второй раз сравнивают с королём, — отвечал Пётр.
— Кто же был первый? — спросила кокетливо Аврора.
— Тоже дама.
— Это неудивительно, — посерьёзнела графиня, и в голосе её Пётр уловил ревнивые нотки, но открывать ей имя «дамы» счёл необязательным.
Под конец ужина Пётр, развеселившись, взял барабан у барабанщика и стал столь искусно барабанить, что поразил не только важных саксонцев, но и самих дрезденских музыкантов.
Он бил в барабан не только марши, но и военные сигналы, поясняя слушателям:
— Это тревога... Атака... Штурм... Аккорд...
— Где ж вы так научились? — спросил поражённый этим искусством Фюрстенберг.
— А в детстве, когда занимался в потешных.
В конце вечера, залучив хозяина в уголок, Пётр сказал несколько таинственно, теребя графа за пуговицу:
— Эх, граф, если б вы исполнили одну мою просьбу.
— Всё, что пожелает ваше величество, — понизил голос и Фюрстенберг, решив, что и по дамской части гость тоже похож на Августа. Подумал: «Видно, раздразнила его Аврора. Не устоял».
— Очень прошу вас, граф, найдите мне специалиста по горному делу, — попросил Пётр. — Ну позарез нужен.
— Как «по горному делу»?! — невольно воскликнул граф удивлённо, ожидавший совсем другой просьбы.
— Понимаете, на Урале открыли железные руды, а брать их не умеем. А у вас в Саксонии наверняка...
— Господи, да завтра же я вам предоставлю такого мастера. Даже обер-мастера.
— Граф! — Пётр восторженно облапил Фюрстенберга и даже поцеловал дважды. — Да я за это...
— Что вы, что вы, — растерялся граф от такой бесцеремонности, понимая, что после царских объятий — этакого аванса — горного мастера надо доставать хоть из-под земли.
