И они отправились на верфь, оживлённо беседуя о предстоящем событии.

   — Спуском на воду у нас занимается особая компания, герр Питер, — рассказывал Кальф. — Плату за это берут от пятидесяти до двухсот пятидесяти гульденов, это смотря по величине судна.

   — А как? Как это делается?

   — Корабль спускают в канал, подводят к плотине, потом с помощью машин поднимают на насыпь плотины, протаскивают по ней. А это ни много ни мало сто пятьдесят футов, такова ширина плотины, и на другой стороне опять спускают в воду. Это очень трудная и опасная операция, герр Питер.

   — Я представляю себе, господин Кальф, представляю. Я постараюсь помогать вам.

   — Нет, нет, герр Питер, это могут делать высокие специалисты, знающие хорошо эту работу. Вас я приглашаю только посмотреть.

   — Ничего, там посмотрим, — усмехнулся Пётр, и Кальф понял, что этот «герр» вряд ли будет простым зрителем.

   — Вот моё судно, — указал Кальф, — оно готово полностью, хотя ещё без мачт.

   — Конечно, — догадался Пётр, — мачты при перетаскиванье излишни. Это, как я понимаю, кофа?

   — Вы угадали, герр Питер, — удивился Кальф. — По каким признакам?

   — По обводам и величине. Да и потом, у вас в основном грузовые, купеческие суда строятся, так что угадать нетрудно. На неё, насколько я помню, ставится две мачты, грот[37] и фок[38].

   — Совершенно верно, герр Питер.

Они поднялись на палубу кофы, спустились в трюм.

   — Сделано на совесть, — отметил Пётр качество работ и, когда поднялись наверх, обратил внимание на новенькое одномачтовое судно, с подобранным гротом стоявшее у берега.

   — А это чей буер?

   — Мой, герр Питер.

   — Продайте мне его, — неожиданно попросил Пётр.

   — Но он недёшев, герр Питер.

   — Сколько?

   — Четыреста пятьдесят гульденов.

   — Я его беру.

   — Но-о, — замялся Кальф, — он ещё как бы не окончен.

   — Вы имеете в виду бушприт?

   — Ну да.

   — Это я быстренько сделаю сам. По рукам, господин Кальф?

   — Что делать? Берите. Не смею вам отказывать, герр Питер.

Отыскав Меншикова — своего походного казначея, Пётр сказал ему:

   — Я купил буер у Кальфа, иди и расплатись.

   — Но у нас же есть лодка, мин херц, — пытался Алексашка защитить казну.

   — Дурак. Сравнил лодку с буером.

   — А за сколько?

   — За четыреста пятьдесят.

   — Ух? Те-те-те-те, — воскликнул казначей, но отправился исполнять приказание, понимая, что с «мин херцем» спорить бесполезно и даже опасно.

Отправившись к своей новой покупке чуть свет, когда на верфи ещё и сторож спал, Пётр принялся мастерить бушприт, мачту, лежащую на носу почти горизонтально. Вместе с Меншиковым установил его, закрепил, оснастил.

   — А зачем нам ещё бушприт, мин херц? Грота мало?

   — Как зачем? Не пойдём же мы на одном гроте, поставим кливера.

А когда на верфи застучали топоры, молотки, завизжали пилы, по глади залива побежал новенький буер под всеми парусами. Промчавшись до плотины, отделявшей залив от моря, он сменил курс и, меняя галсы, пошёл назад к посёлку.

В Саардаме вмиг разнеслась весть, что царь плавает на буере, и сразу к берегу повалил народ. Галдели, спрашивали друг друга:

   — Который из них?

   — Тот, что за рулём.

   — Нет, тот, что тянет шкоты.

Издали и впрямь трудно было узнать, который из двух человек царь, — оба одного роста, у обоих усы в ниточку.

Наконец Меншиков напомнил:

   — Мин херц, бас Ригге будет недоволен нашим отсутствием, ещё и оштрафует.

   — Хорошо. Я тебя высажу, а ты ему объясни, мол, Питер купил буер и опробует его. Он поймёт, чай, сам моряк.

Высадив Меншикова у самой верфи, Пётр направил буер к самому центру залива. Он был вполне счастлив, сердце его ликовало при виде туго надутых бризом парусов, при плеске рассекаемой форштевнем воды, незаметно для себя он мурлыкал под нос какую-то весёлую песенку.

А между тем Кальф, явившись к бургомистру, сообщил, что он пригласил «знатного иностранца» на завтрашний спуск корабля. Если в народе говорили прямо: «царь», то среди официальных лиц это слово не произносилось. Был просто «знатный иностранец». Бургомистры, как могли, оберегали инкогнито Петра, хотя оно давно было открыто.

   — Наши люди потеряли всякую совесть, не дают ему прохода. Стыд, стыд, стыд.

   — Я полагаю, — сказал Кальф, — надо устроить неподалёку от места спуска помост для иностранцев, чтоб с него они могли наблюдать за происходящим без помех.

   — Пожалуйста, Кальф, озаботьтесь помостом, а я велю его оградить ещё и палисадом и выставлю стражу. А иначе не обобраться нам позора. Сейчас вся Европа смотрит на Саардам.

   — Неужто? — усмехнулся недоверчиво купец.

   — А как вы думали, — вполне серьёзно отвечал бургомистр. — Ведь он... ведь он это самое...

На большую откровенность бургомистр не отважился, но очень выразительно ввернул указательный палец вверх.

А Пётр весь день плавал по заливу на своём буере, добиваясь от него хорошего хода, а главное, набивая руку по управлению парусами, хотя их и было немного — грот и три кливера. И весь день на берегу толпился народ, и было это вполне объяснимо: когда ещё в Саардаме будет живой царь? Да никогда. Разве можно было упустить возможность увидеть его. И выползали к берегу дряхлые старики и старухи, а уж о молодёжи и говорить нечего. А цирюльник в сотый раз рассказывал, как он брил царское лицо и как это было трудно, поскольку голова у царя трясётся, но он всё-таки ни разу не порезал его и в оплату получил целый гульден.

   — Вот он, — показывал цирюльник царскую монету и даже давал её потрогать: царская ведь.

Однако когда Пётр причалил к берегу и сошёл на землю, народ так окружил его, что пройти было очень трудно.

   — Дайте же дорогу, — требовал Пётр, отталкивая любопытных.

А тут некий обыватель Марсен, разинув рот и вылупив глаза, так налезал на Петра, так путался под ногами, что Пётр, разозлившись, влепил ему звонкую пощёчину.

В толпе расхохотались и мгновенно поздравили разиню:

   — Браво, Марсен! Ты пожалован в рыцари.

Кое-как Пётр протолкался через толпу к гостинице «Три лебедя», запёрся там и потребовал от хозяина никого не пускать.

Немного перекусив, он просидел там до темноты и ушёл лишь после того, как толпа разошлась, разгоняемая самим бургомистром.

   — Кажется, нам завтра не дадут посмотреть на спуск корабля на воду, — придя на квартиру, сказал он товарищам.

   — Но, мин херц, они там для нас помост выстроили, огородили палисадом, — сказал Меншиков.

   — Что тот палисад, тут впору пушкам пробиваться, — невесело пошутил Пётр.

И, увы, он оказался прав. На следующий день на спуск корабля собралось столько народу, что пройти к верфи оказалось невозможно. Мало того, народ сломал палисад, свалил помост, смял караул в поисках главного дива — русского царя.

Видя, как расстроился Пётр, Меншиков утешал его, как мог:

   — А ну их к чёрту, мин херц, с ихним спуском. Али мы мало спускали в Воронеже?

   — Тут, Алексаха, совсем другое. Тут тянут судно через плотину, очень уж посмотреть хотелось. Где ж это увидишь, кроме Голландии?

Спуск корабля так и прошёл без «знатных иностранцев». И на торжественный обед в честь спуска Пётр идти отказался, молвив присловье из русской сказки: «По усам текло, да в рот не попало. Чего уж пить за то, чего увидеть не дали».

Утром следующего дня прибыл бургомистр с извинениями, которые Пётр великодушно принял и даже успокоил его:

   — Не переживайте, дорогой друг, вы сделали всё, что могли. А остальное ни от вас, ни от меня не зависело. Спасибо вам.

   — За что, герр Питер?

   — За то, что хотели добра нам. И простите, что я тогда наорал на вас.

В тот же день явился в Саардам посланец от главы Великого посольства.