Гарри молча кивнул, не в силах вымолвить ни слова.

– Я восхищаюсь твоей попыткой наладить отношения с Северусом. Если бы мы в твои годы обращали столько внимания на свои слабости, сегодня многое было бы по-другому.

Гарри снова кивнул.

– Спасибо, профессор.

– Гарри, – заколебался Люпин. – В Хогвартсе, во время занятий, я – профессор Люпин. В другое время… Я был бы рад, если бы ты обращался ко мне по имени и говорил мне «ты».

На лице мальчика расплылась широкая улыбка, хотя глаза еще были полны слез.

– Спасибо… Ремус, – прошептал он, чувствуя себя необычно, и попробовал снова: – Ремус, – он встревоженно взглянул на Люпина. – Не ошибиться бы и не назвать тебя так в классе, – он представил эту картину, и это немного подняло Гарри настроение. Он улыбнулся.

– Обещаю не снимать за это слишком много баллов, – рассмеялся Люпин, – но мне придется сделать вид, что я возмущен твоим нахальством.

К их столику подошла мадам Розмерта со сливочным пивом и бутербродами с сыром.

– Да это Ремус Люпин! – воскликнула она. – Что же Гарри не предупредил меня!

– Ты же знаешь, что я люблю являться нежданно, – поддразнил ее Люпин. – Ничто так не подчеркивает твою красоту, как румянец изумления.

– А другого румянца тебе и не вызвать, – ехидно ответила Розмерта, но сразу же улыбнулась. – Вернулся в школу, Ремус?

– На год, – подмигнул Люпин. – Так что я смогу наслаждаться твоим восхитительным обществом в любое время, когда мне взбредет в голову.

– Только после ужина и до двух пополуночи. И минус те дни, когда у тебя приемные часы для студентов.

– Буквоедка, – вздохнул Люпин.

– Увидимся позже, – улыбнулась Розмерта, поставила на стол еду и питье и ушла обслужить других посетителей.

– Вообще-то мне это еще в прошлом году надоело, – вернулся Люпин к их разговору, – он – Сириус, а я – профессор Люпин. Только я, в отличие от него, не собираюсь забывать, что я взрослый, а не твой приятель. Можешь считать меня дядей или кем-то в этом роде.

– Он так сердился на меня, когда я отказался встретиться с ним в Хогсмиде в прошлом году, – признался Гарри, отведя взгляд.

– Что?! – ахнул Люпин.

– Сказал мне, что Джеймс обязательно бы пошел.

– Да уж, Джеймс бы пошел, – возмущенно согласился Люпин. – Джеймс был смелым, но глупым мальчишкой, и у него не было твоего опыта – он всегда получал на тарелочке все, чего бы ни захотел, а смерть представлял себе только из статей в «Ежедневном Пророке», вот и влипал во все неприятности подряд, – Люпин печально покачал головой. – Ах, Сириус – добрый, верный, умный… И одновременно вспыльчивый, безрассудный и своенравный… – он вздохнул, – у любого человека есть свои достоинства и свои недостатки. Как же я по нему скучаю…

– А у меня какие недостатки? – напрямик спросил Гарри.

Люпин снова вздохнул, глубоко задумался и, наконец, сказал:

– Ты безрассуден и угрюм. Ты вспыльчив, хотя способен достаточно владеть собой, чтобы не переходить от ругани к непростительным действиям. В тебе потрясающе смешиваются полная самоуверенность и абсолютное неверие в себя. Ты скрытен и недоверчив. Если ты ненавидишь кого-то – то уж всей душой. Ты любишь все откладывать на потом, – он пытливо посмотрел на Гарри. – Хватит с тебя?

– О «ненавижу всей душой» я не задумывался, – пожал плечами Гарри, – но, пожалуй, ты прав. Ты еще забыл прибавить гордыню и упрямство.

– Это отрицательные стороны силы, как и безрассудство, – покачал Люпин головой. – Ты слышал поговорку «На ниве и цветок – сорняк»? Неверно используемые достоинства оборачиваются недостатками: храбрость превращается в безрассудство, независимость становится гордыней, заносчивостью или нелюдимостью…

Гарри понимающе кивнул.

– Вот тебе задание, – продолжил Люпин, отщипывая кусочек хлеба и отправляя его в рот, – перечисли достоинства человека, которого ты ненавидишь. Хотя бы Драко Малфоя.

– Ну, он… умный?

– Как его бывший учитель, не могу не признать это. Продолжай.

– М-м… Изобретательный.

– Да.

– Упорный?

– Несомненно.

Люпин выжидательно посмотрел на Гарри, тот пожал плечами.

– А больше ничего в голову не приходит.

– Гм. Ну, давай попробуем по-другому. Перечисли недостатки мистера Малфоя-младшего.

– Малфой избалованный, заносчивый и жестокий. Он фанатик и подхалим…

– В самом деле? Он всегда был лидером в своей компании.

– Он способен лизать ноги любому, кто сильнее его.

– Ну, не любому. Он не слишком-то почтителен к Дамблдору.

– Любому, кто готов поделиться с ним властью.

– То есть, он находчив, проницателен и способен легко приспосабливаться к обстоятельствам?

– Наверно, – скорчил рожу Гарри.

– Теперь давай рассмотрим другие эпитеты. Попробуй найти положительные стороны того, кто избалован и заносчив.

Гарри проглотил хлеб с сыром, откусил следующий кусочек и глубоко задумался.

– Уравновешенность и хладнокровие? – предположил он, наконец.

– Подойдет, – согласился Люпин. – Давай опустим «жестокий» – даже я не смогу подобрать… хотя нет, смогу, конечно. Джеймс и Сириус частенько бывали жестоки. Драко целеустремленный, энергичный, сильный – эти черты, даже в худших их проявлениях, и привлекали меня в Джеймсе и Сириусе, – поколебавшись, он прибавил: – но самое сложное – «фанатик». Вряд ли я сумею найти положительную черту как в фанатизме вообще, так и в фанатизме, свойственном Драко.

Гарри уставился на бутылку сливочного пива, будто в хрустальный шар. Ну что хорошего можно сказать о Малфое, обзывающем Гермиону «грязнокровкой» и заявляющем, что она не имеет права на существование? Слизеринец открыто выражал завуалированную ненависть своего отца… Внезапно Гарри осенило.

– Драко верен своей семье и принципам, которые считает правильными.

– Верно, – Люпин допил пиво. – Драко принципиален до смешного – на свой извращенный лад. Чести в нем не меньше, чем в любом гриффиндорце, просто вся она направлена на поддержание имиджа семьи. Вообще-то он меня здорово беспокоит. Я надеялся, что подростковое бунтарство спасет его от прошлого. Он стал хоть немного лучше?

– Только хуже.

– Будем надеяться, что арест отца поможет ему. Маловероятно, конечно, но без Люциуса его семья может и измениться к лучшему.

– Или арест отца лишь укрепит его ненависть.

– Это более вероятно, – согласился Люпин.

В «Последний писк» они пришли без пяти час. Снейпа еще не было, поэтому Ремус сам отобрал несколько мантий для примерки.

– Можешь не ждать, – окликнул его Гарри из примерочной.

– Ну, нет, я подожду. Не оставлю же я тебя без присмотра. И кроме того, я хочу знать, пойдет ли тебе та зеленая мантия.

Гарри взглянул на себя в зеркало. В нем до сих пор без труда можно было распознать знаменитого Гарри Поттера, но уже появились небольшие изменения. За последний месяц он здорово вырос, особенно это было заметно, когда он стоял рядом с Ремусом. Волосы на макушке распрямились, хоть и до сих пор вились на концах. Челка падала на глаза, Гарри откинул ее назад. Волосы послушно оставались на месте, они казались жирными.

– Я же их мыл вчера, – пробормотал Гарри. – Мне что теперь, каждый день голову мыть?

Он вгляделся повнимательней и решил, что волосы все же не грязные, просто ему показалось. Челка снова упала вперед. Лицо его пока не изменилось.

Гарри стянул рубашку, отступил на шаг от зеркала и оглядел свое тело. «Кажется, я выгляжу по-другому, но я не уверен, я никогда так себя не разглядывал. У меня что, и туловище стало длинней? Трудно сказать наверняка, я такой тощий…»

Он повернул голову, стараясь разглядеть себя со спины. Несмотря на неодобрение Снейпа, Гарри все равно носил джинсы Рона, которые, хоть и не болтались на нем мешком, не совсем ему подходили и были изрядно потерты. Вздохнув, он стащил с себя джинсы и начал натягивать мантию.

– Ремус?

– Я здесь. Тебе еще что-нибудь принести?

– Нет, я просто хотел спросить… Снейп говорит, что маггловская одежда непристойна.