Дамблдор рассмеялся.

– Немало лет прошло с тех пор, когда я видывал такое! – на секунду его лицо обрело мечтательное выражение. – Один из моих соратников по борьбе с Гриндельвальдом умел играть таким образом «Ах, мой милый Августин», немного фальшиво, конечно, но узнать мелодию все равно было можно, – директор резко взглянул на Гарри: – Вы занимались этим во время урока?

Гарри кивнул.

– Теперь я, пожалуй, понимаю, что это вышло жутко невежливо.

– Ты же знаешь, что профессор Люпин жаловаться не станет, – заметил Дамблдор, сияя улыбкой. – А если станет, то профессор Макгонагалл хихикнет в кулачок, а профессор Флитвик скажет, что он получил лишь то, что заслуживает.

– Дерзость и срыв урока?

– Причем высшего сорта и со стороны студента, которого Люпин искренне любит.

Гарри отвел глаза.

– И другого студента, которого он искренне не любит. Его очень волнует то, что я начал общаться с Драко.

– Вот как, – Дамблдор задумался. – Ты думаешь, что это может причинить какой-либо вред?

– Нет.

– В таком случае я бы посоветовал тебе продолжать общение. Никогда не позволял, чтобы чье-то мнение разрушило мою дружбу с кем-то.

– Вроде моего отца.

– Да, – согласился Дамблдор. – Кстати, – добавил он, сдвигая в сторону предметы на столе, – он оставил тебе записку, – директор передал Гарри сложенный листок. – Он велел, чтобы ты прочел ее здесь и не таскал с собой, осторожности ради.

На наружной стороне листка было написано «Гарри». Развернув, Гарри увидел текст, начинающийся без всякого приветствия со слов:

Б лагодарю тебя за сдержанность; для меня было большим облегчением видеть, что вчера ты не приходил ко мне. Я переношу нашу встречу на сегодняшний вечер, хотя могу оказаться занят до самого отбоя. Пожалуйста, приходи заранее и просто заходи внутрь – я заблокирую камин и присоединюсь к тебе, как только смогу.

Гарри попытался подавить улыбку.

– Меня пригласили вниз после отбоя.

– Да, мы обсуждали это, и я дал свое согласие, – Дамблдор предупреждающе взглянул на Гарри: – Но если тебя поймают, я не стану тебя защищать.

– Разумеется, – согласился Гарри. Какое-то время оба молчали.

– У тебя все? – мягко спросил Дамблдор. – Или ты хотел еще что-то спросить?

Гарри запнулся на минуту, собираясь с духом, и выпалил: – А что там насчет опекунства?

– До слушания, которое состоится через пятнадцать дней, я не ожидаю ничего нового. Но, говоря откровенно, думаю, что они отклонят мою просьбу. Их глава решил добиться моего проигрыша и объявить мою просьбу несостоятельной. Он даже может заметить, что у меня уже была возможность выбирать тебе опекунов и мое решение обернулось не слишком легкой жизнью для тебя.

– И что же тогда будет?

– Ты подпадешь под опеку министерства, и они должны будут ждать четыре недели до официального утверждения данного решения. Это даст нам время до Дня Всех Святых.

– А Фадж не станет контролировать меня в эти четыре недели?

– Станет, но никакими неприятностями это не грозит. Думаю, что ты останешься здесь и будешь жить, как и жил. Он может посылать тебе подарки, но и это не обязательно.

– А прошлое Северуса? Люди не станут возражать, что я собираюсь жить с раскаявшимся Пожирателем Смерти?

– Станут, разумеется, но это ничего не меняет. Он твой отец. В этом случае лишь твое возражение имеет законную силу, – Дамблдор заколебался, потом продолжил: – А учитывая, что ты был зачат с помощью Herem, ты только его ребенок. Даже Лили, будь она жива, не имела бы на тебя никаких прав.

– Что?

– Лили и Джеймс зашли слишком далеко в попытке защитить тебя, Гарри. Их могли отправить в Азкабан за то, что они скрыли от него обстоятельства твоего рождения.

Гарри, напуганный и потрясенный, склонил голову.

– Джеймс, – припомнил он, – назвал меня «своим украденным ребенком».

– Да, – отозвался Дамблдор. – Herem – это заклятье Наследия, и, по мнению многих, нарушение контракта – не только преступление, но и святотатство. Ты был зачат для того, чтобы стать наследником Северуса Снейпа.

– А это не повредит их репутации? – спросил Гарри, подумав.

Дамблдор слегка удивился вопросу.

– Может, и повредит немного, – сказал он в конце концов. – Но, в основном, среди тех, кто и так их ненавидит. Не переживай. Для остальных это будет выглядеть романтической трагедией о чести и любви, и большинство людей с охотой простят их.

– Вы думаете, что они поступили правильно? – опасливо спросил Гарри и содрогнулся от страха, поняв, что никогда не разрешал себе думать иначе.

Дамблдор вздохнул: – Я много думал об этом, с той самой секунды, когда Северус в первый раз пришел ко мне с письмом Лили. Не знаю. Сейчас у него, без сомнения, куда больше контроля, чем тогда – и самоконтроля и способности противостоять Волдеморту. Они куда лучше подходили для того, чтобы вырастить ребенка, и шансы выжить – как это ни странно звучит, учитывая их гибель, – у них были выше. А он в те дни был совершенно безрассуден. После первого падения Волдеморта он стал мрачным и желчным, но, по крайней мере, перестал сознательно искать смерти, – Дамблдор откинулся назад и погладил бороду. – Ты хорошо на него влияешь, – объявил он. – Сейчас я замечаю в нем тот юмор, который давно почитал исчезнувшим. И думаю, что он хорошо влияет на тебя, – Дамблдор улыбнулся. – Но мог ли ребенок изменить его тогда? Я не знаю. Может, все было бы только хуже. Он бы не смог шпионить для меня, если бы стало известно, что магглорожденная волшебница родила ему ребенка по его желанию и выбору, – Дамблдор поднялся. – Что толку теперь гадать. Что сделано, то сделано. Намерения у них были благими, я уверен в этом, – директор взглянул на часы. – Похоже, ты еще успеешь добежать до Большого зала, схватить что-нибудь из еды и съесть по дороге на уроки.

Гарри понял намек и поднялся на ноги.

– До свидания, профессор, – сказал он и ушел.

Гарри отлично помнил, что ему необходимо разыграть воздействие «сквибовского наркотика», чтобы оправдать свое отсутствие сегодняшней ночью, и приложил все усилия, изображая раздражение от ломки, которую не испытывал. Он постоянно высмеивал Гермиону, пытавшуюся поговорить с ним об убийстве Волдеморта, и то дружески болтал с Роном и Гермионой, то – причем, куда дольше – дулся на них. Оставалось лишь надеяться, что Гермиона не свяжет его поведение с Пузырным зельем, которое никогда не вызывало подобных эффектов. К тому времени, когда уроки закончились, Гермиона сдалась и отправилась заниматься в библиотеку. Рон смиренно переносил вспышки Гарри, но чувствовалось, что он начинает злиться и лишь мысль о том, что он заслужил такое обращение, удерживает его от взрыва. Минут за сорок до закрытия библиотеки, когда студенты уже начали возвращаться в факультетские общежития, Гарри объявил, что ему нужна книга. Он подхватил сумку и ушел, оставив Рона в общей комнате.

Дойдя до первого этажа замка, Гарри нырнул в стенную нишу, накинул мантию-невидимку и тихо прокрался к подземельям. В комнаты Северуса он попал без труда, заварил себе чай и уселся за кухонный стол, собираясь закончить эссе по трансфигурации.

Он написал девять дюймов вместо заданных семи и уже дописывал заключение, когда дверь открылась и вновь закрылась. Неразборчивое слово, которое трудно было понять из-за расстояния, тут же сменилось окликом:

– Гарри?

– Я тут, – откликнулся Гарри.

Снейп, мрачный как туча, вошел в комнату, постоял с минуту – он выглядел сурово и надменно, – а потом вдруг рухнул на стул и уронил голову на руки.

– Чаю хочешь? – предложил Гарри.

– Да, пожалуйста, – пробормотал Северус.

– Что сегодня? – спросил Гарри. – Трехголовые собаки? Взорвавшиеся зелья? Твоя старая компания?

– Хуже, – рыкнул Северус. – Родители.

Гарри расхохотался.

– Да, ты смеешься, – устало заметил Северус. – Это ведь не тебе пришлось битых два часа объяснять Уоррингтонам, что, хоть я и готов был сделать исключение для их обожаемого наследника, получи он на С.О.В.ах по зельям «выше ожидаемого», но «удовлетворительно» – недостаточная оценка, чтобы принять его на продвинутые зелья в обход других студентов. И даже если я и снижу ради него свои стандарты, декан Гриффиндора все равно не допустит его на трансфигурацию. Ну и все в том же духе, – он взял в руки чашку, которую Гарри поставил перед ним, и подогрел ее заклинанием. – Ну, в любом случае, с этим покончено, и я надеюсь, что они были последними в этом году.