Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Беззлобная ругань

«Дура ты психическая!» Эта ругань
с детства не забылась.
Говорилось не от злости —
от любви и страсти.
И еще — от века меланхолии,
словно ископаемые кости,
возгласы: «Ах вы, малохольные!
Где вам уберечься от напасти!»
Нет, сентиментальности привиться
в сих микрорайонах невозможно.
Нечего изображать провидца!
В этом отношенья все же можно.
Вот он, потолок сентиментальности —
если вместо пошлости и сальности
слышится душевное и сердобольное,
ласковое, ироническое:
«Дура ты психическая!
Дура малохольная!»

«Отрывисто разговаривал…»

Отрывисто разговаривал,
все «Да!» и «Нет!» повторял
и словно бы — выговаривал,
и вроде — не одобрял.
Он прежде — как будто рассказывал.
А нынче — как будто приказывал,
как будто бы в телефон
давал указания он.
Повыгладился, поуспокоился
изрядно мятый пиджак,
повыкатился из-под пояса
литой наливной пузяк.
Коронки высокой пробы
на зубы гнилые надел,
а в дуплах — новые пломбы.
Хватало все-таки дел.
Он жил с единственным стулом,
худым маргарином пропах,
а нынче — его костюмам
тесно в его шкафах.
Вставал с единственным страхом,
что ляжет голодным спать,
а нынче — его рубахам
тесно его облекать.
Не знаю, какую задачу
он ставит себе теперь.
Желаю ему удачи.
Не веришь? Ну что ж — проверь.

«Человек подсчитал свои силы…»

Человек подсчитал свои силы,
перерыл мошну и суму.
От небесной, мучительной сини
стало ясно и просто ему.
Не удачу, а неудачу
демонстрирует верный итог.
Не восполнить ему недостачу:
захотел бы и все же не смог.
Он не только не может — не хочет
дело делать, слова лопотать.
Пусть отныне кто хочет хлопочет.
Он не станет теперь хлопотать.
От последней решительной ясности
начихать ему на опасности,
и какое-то — вроде тепла
наполняет сосуды и вены,
оттого что была и сплыла
жизнь.
Сплыла, как обыкновенно.

«Интеллигентные дамы плачут, но про себя…»

Интеллигентные дамы плачут, но про себя,
боясь обеспокоить свое родство и соседство,
а деревенские бабы плачут и про себя,
и про все человечество.
Оба способа плача по-своему хороши,
если ими омоется горькое и прожитое.
Я душе приоткрытой полузакрытой души
не предпочитаю.
Плачьте, дамы и женщины, или рыдайте
   всерьез.
Капля моря в слезинке, оба они соленые.
Старое и погрязшее смойте потоками слез,
всё остудите каленое.

Концерт в глубинке

Пока столичные ценители
впивают мелос без конца,
поодаль слушают певца,
народных песен исполнителя,
здесь проживающие жители:
казах в железнодорожном кителе,
киргиз с усмешкой мудреца
поодаль слушают певца.
Им текст мелодии нужней,
а что касается мелодии,
она живет в своем народе и
народ легко бытует в ней.
Понятно им, что не понятно
для кратковременных гостей.
Что приезжающим понятно,
их пробирает до костей.
Убога местная эстрада
и кривобока без конца,
но публика и этой рада:
поодаль слушает певца.
А он, как беркут на ладони,
на коврике своем сидит,
пока стреноженные кони
жуют траву. Он вдаль глядит,
и струны он перебирает,
и утирает пот с лица.
А он поет. А он играет.
А те, чей дух в груди спирает,
поодаль слушают певца.

«Охапкою крестов, на спину взваленных…»

Охапкою крестов, на спину взваленных,
гордись, тщеславный человек,
покуда в снег один уходит валенок,
потом другой уходит в снег.
До публики ли, вдоль шоссе стоящей,
до гордости ли было бы, когда
в один соединила, настоящий,
все легкие кресты твои
   беда.
Он шею давит,
спину тяготит.
Нельзя нести
и бросить не годится.
А тяжесть — тяжкая,
позорный — стыд,
и что тут озираться и гордиться!

«Начальник обидел, а я психанул…»

Начальник обидел, а я психанул:
он требовал, чтобы я козырнул
и стал бы по стойке смирно,
и все обошлось бы мирно.
Он требовал то, что положено, но
мне все, что положено, было давно
до лампочки, то есть обрыдло,
как тыквенное повидло.
Начальник вскипел, а я не смолчал,
ругаться начал начальник,
а я права свои качал,
как сумасшедший чайник.
Вот так и пошло, понесло, повело,
крутило и закрутило,
покуда сюда донесло, довело
меня, такого кретина.
Вот так и живу. Вспоминаю Москву:
стоит как живая, совсем наяву,
и даже обиды нету,
а хочется в «Форум», и в ЦУМ, и в ГУМ,
и в гул, и в шум,
и с той планеты, где живу, —
в Москву — родную планету.
77
{"b":"572023","o":1}