Новости в меню Свежемороженое жарят: и плоть и лед с верхом сковороду завалят, и дым не вскорости пройдет. Свежемороженого дымом чадит, коптит, льдом жареным дымит родимым и нагоняет аппетит. Подпрыгивает на металле то рыба хек, то рыба сиг. Еще вчера икру метали. Сейчас обед из малых сих. Свежемороженого чад, несвежий смрад свежемороженого, с верхом наложенного, и ложки в котелках звучат. Свежемороженое сплошь свежезажаренным становится. Ешь — не хочу, ешь сколько хошь гастрономические новости и редкости: пример — кальмар, капуста, например, морская, гурманским вкусам потакая, свой чад, свой аромат, свой жар, свой вклад в сберкассу вкусов вносят, авоськами их в кухни вносят и жарят тоже на авось, поскольку небольшие цены, и, чуда-юда, марш на сцену! Захочешь — ешь! Не хочешь — брось! Судьба («Где-то в небе летит ракета…») Где-то в небе летит ракета. Если верить общей молве, отношенье имеет это между прочим — к моей судьбе. Побывала судьба — политикой. Побывала — газетной критикой. Побывала — большой войной. А теперь она — вновь надо мной. А сейчас она — просто серая, яйцевидная, может быть, и ее выпускают серией. Это тоже нельзя забыть. А ракеты летят, как стаи журавлей или лебедей, и судьба — совсем простая, как у всех остальных людей. Кнопка Довертелась земля до ручки, докрутилась до кнопки земля. Как нажмут — превратятся в тучки океаны и в пыль — поля. Вижу, вижу, чувствую контуры этой самой, секретной комнаты. Вижу кнопку. Вижу щит. У щита человек сидит. Офицер невысокого звания — капитанский как будто чин, и техническое образование он, конечно, не получил. Дома ждут его, не дождутся. Дома вежливо молят мадонн, чтоб скорей отбывалось дежурство, и готовят пирамидон. Довертелась земля до ручки, докрутилась до рычага. Как нажмут — превратится в тучки. А до ручки — четыре шага. Ходит ночь напролет у кнопки. Подойдет. Поглядит. Отойдет. Станет зябко ему и знобко… И опять всю ночь напролет. Бледно-синий от нервной трясучки, голубой от тихой тоски, сдаст по описи кнопки и ручки и поедет домой на такси. А рассвет, услыхавший несмело, что он может еще рассветать, торопливо возьмется за дело. Птички робко начнут щебетать, набухшая почка треснет, на крылечке скрипнет доска, и жена его перекрестит на пороге его домка. «Будущее, будь каким ни будешь!..»
Будущее, будь каким ни будешь! Будь каким ни будешь, только будь. Вдруг запамятуешь нас, забудешь. Не оставь, не брось, не позабудь. Мы такое видели. Такое пережили в поле и степи! Даже и без воли и покоя будь каким ни будешь! Наступи! Приходи в пожарах и ознобах, в гладе, в зное, в холоде любом, только б не открылся конкурс кнопок, матч разрывов, состязание бомб. Дай работу нашей слабосилке, жизнь продли. И — нашу. И — врагам. Если умирать, так пусть носилки унесут. Не просто ураган. «Не ведают, что творят…» Не ведают, что творят, но говорят, говорят. Не понимают, что делают, но все-таки бегают, бегают. Бессмысленное толчение в ступе — воды, и все это в течение большой беды! Быть может, век спустя интеллигентный гот, образованный гунн прочтет и скажет: пустяк! Какой неудачный год! Какой бессмысленный гул! О чем болтали! Как чувства мелки! Уже летали летающие тарелки! «Интересные своеобычные люди…» Интересные своеобычные люди приезжают из Веси, и Мери, и Чуди, приспосабливают свой обычай к современным законам Москвы или нрав свой волчий и бычий тащат, не склонив головы. И Москва, что гордилась и чудом и мерой, проникается Чудью и Мерей. Вся Москва проникается Весью от подвалов и до поднебесья. И из этой смеси в равной мере Москвы и Веси, в равной мере Москвы и Мери возникает чудо из Москвы и Чуди. |
