Комиссия по литературному наследству Что за комиссия, создатель? Опять, наверное, прощен И поздней похвалой польщен Какой-нибудь былой предатель, Какой-нибудь неловкий друг, Случайно во враги попавший, Какой-нибудь холодный труп, Когда-то весело писавший. Комиссия! Из многих вдов (Вдова страдальца — лестный титул!) Найдут одну, заплатят долг (Пять тысяч платят за маститых), Потом романы перечтут И к сонму общему причтут. Зачем тревожить долгий сон? Не так прекрасен общий сонм, Где книжки переиздадут, Дела квартирные уладят, А зуб за зуб — не отдадут, За око око — не уплатят! Музей общих неприятностей Помню все! Замусорил мозги. Сам не разберусь, как память так успел засыпать и захламить. Вижу положительное, вижу: рост людей, домов, цветов. Все хорошее видеть я готов. Помню отрицательное, помню и совсем не с тем, чтоб очернить. Упускать не надо эту нить. Эта нить в такую ткань спрядется, что не только мне, а всем станет отвратительно совсем, очень отрицательно придется. Надо помнить и — не забывать, узелки завязывать для памяти, гвоздики на память — забивать. Или вот что предложить хочу: всем бы принести по кирпичу, домик поместительный построить и музей в том домике — устроить. Общих неприятностей музей. «Цель оправдывала средства…» Цель оправдывала средства и — устала. Обсудила дело трезво, перестала. Средства, брошенные целью, полны грусти, как под срубленною елью грибы — грузди. Средства стонут, пропадают, зной их морит. Цель же, рук не покладает: руки моет. «Громкий разговор на улице…» Громкий разговор на улице — это тоже признак некоторой, небольшой свободы. Не весьма великая свобода все же лучше грандиозного величья рабства, пирамид его и колоннад. Впрочем, если громкий разговор спрограммирован в муниципалитете вместе с гитаристом на бульваре и цветами перед памятником, — это для туристов. Это — не считается свободой. Мещане
Скажите, кто такие мещане? За что на них писатели злы? Какое зло на них вымещали? Кому они отпущения, козлы? Мещане, по-моему, это объект истории. Та барабанная шкура, которая гулко, легко и понуро дает несложный и краткий ответ ударам, побоям, приказам, реформам. Мещане — та самая суть, которая крепко стянута формой, так что ни охнуть и ни вздохнуть. Мещане — люди, но без загада, без дальнего плана, без точных надежд. Человечество в эпоху заката идей, торжества обуж и одежд. Их следует не костерить, а воспитывать. Их следует, словно брезент, пропитывать смолою плана, программы, мечты; выращивать в них инстинкт высоты. В конце концов, мещане — люди. С них спрос — людской, людской им суд. А яблочком на золоченом блюде героев и гениев не поднесут. «Высоковольтные башни…» Высоковольтные башни, великие, словно Петр, стоят в грязи по колено, до края бетонных ботфорт. Дожди их зря оплакивают: почетнее нет стези. Они, словно Петр, выволакивают Отечество из грязи. Старая техника Дребезжащая техника! Толстым шпагатом перевязанные винты и болты. Вам, умелым, обученным или богатым, не понять, не усвоить ее красоты. Не понять вам, как радостен свет от движка, как тепло от бензиновой бочки приятно. Дребезжащая техника! как ты легка. Дребезжащее солнышко в солидоле! что твои пятна. Несмотря ни на что, а не благодаря, вопреки всему недружелюбному, техника старая эта поднимается ни свет ни заря. До зари поднимается и до свету дребезжащая, скрипящая кое-как, перешедшая грани фантастики, и работает — на сокращенных пайках. Как работает! Что там дюрали и пластики! Дребезжа, и визжа, и скрипя, и хрипя, от души отдает человеку себя. |
