Писаря Дело, что было Вначале, — сделано рядовым, Но Слово, что было Вначале,— его писаря писали. Легким листком оперсводки скользнувши по передовым, Оно опускалось в архивы, вставало там на причале. Архивы Красной Армии, хранимые как святыня, Пласты и пласты документов, подобные угля пластам! Как в угле скоплено солнце, в них наше сияние стынет, Собрано, пронумеровано и в папки сложено там. Четыре Украинских фронта, Три Белорусских фронта, Три Прибалтийских фронта, Все остальные фронты Повзводно, Побатарейно, Побатальонно, Поротно — Все получат памятники особенной красоты. А камни для этих статуй тесали кто? Писаря. Бензиновые коптилки неярким светом светили На листики из блокнотов, где, попросту говоря, Закладывались основы литературного стиля. Полкилометра от смерти — таков был глубокий тыл, В котором работал писарь. Это ему не мешало. Он, согласно инструкций, в точных словах воплотил Все, что, согласно инструкций, ему воплотить надлежало. Если ефрейтор Сидоров был ранен в честном бою, Если никто не видел тот подвиг его благородный, Лист из блокнота выдрав, фантазию шпоря свою, Писарь писал ему подвиг длиною в лист блокнотный. Если десятиклассница кричала на эшафоте, Если крестьяне вспомнили два слова: «Победа придет!» — Писарь писал ей речи, писал монолог, в расчете На то, что он сам бы крикнул, взошедши на эшафот. Они обо всем написали слогом простым и живым, Они нас всех прославили, а мы писарей не славим. Исправим же этот промах, ошибку эту исправим И низким, земным поклоном писаря поблагодарим! «— Хуже всех на фронте пехоте!..» — Хуже всех на фронте пехоте! — Нет! Страшнее саперам. В обороне или в походе Хуже всех им, без спора! — Верно, правильно! Трудно и склизко Подползать к осторожной траншее. Но страшней быть девчонкой-связисткой, Вот кому на войне всех страшнее. Я встречал их немало, девчонок! Я им волосы гладил, У хозяйственников ожесточенных Добывал им отрезы на платье. Не за это, а так отчего-то, Не за это, а просто случайно Мне девчонки шептали без счета Свои тихие, бедные тайны. Я слыхал их немало секретов, Что слезами политы, Мне шептали про то и про это, Про большие обиды! Я не выдам вас, будьте спокойны. Никогда. В самом деле, Слишком тяжко даются вам войны. Лучше б дома сидели. «Он просьбами надоедал…»
Он просьбами надоедал. Он жалобами засыпал О том, что он недоедал, О том, что он недосыпал. Он обижался на жену — Писать не раскачается. Еще сильнее — на войну, Что долго не кончается. И жил меж нас, считая дни, Сырой, словно блиндаж, толстяк. Поди такому объясни, Что не у тещи он в гостях. В атаки все же он ходил, Победу все же — добывал. В окопах немца находил. Прикладом фрица — добивал. Кому какое дело, Как выиграна война. Хвалите его смело, Выписывайте ордена. Ликуйте, что он уцелел. Сажайте за почетный стол. И от сырых полен горел, Пылал, не угасал костер. Целая неделя Госпиталь дизентерийный добрым словом помяну. Дом помещичий, старинный. Пышно жили в старину. Простыня! Какое счастье. Одеяло! Идеал. В этот госпиталь при части на неделю я попал. На неделю — с глаз долой! С глаз войны и с глаз мороза. Молодой и удалой, я — лежу, читаю прозу. Чистота и теплота. Нравов, правда, простота. Но простые эти нравы в здешнем госпитале — правы. Позже я в дворцах живал. Позже я попал в начальство. Как себя именовал этот госпиталь при части! Как смеялся над собой! Языком молол, Емеля! Но доволен был судьбой: все же — целая неделя. |
