«Я других людей — не бедней…» Я других людей — не бедней и не обделенней судьбой: было все-таки несколько дней, когда я гордился собой. Я об этом не возглашал, промолчал, про себя сберег. В эти дни я не сплошал, и пошла судьба поперек. Было несколько дней. Они освещают своим огнем все другие, прочие дни: день за днем. На белеющем в ночи листе Начинают вертеться слова, начинают вращаться, исчезать, а потом возвращаться, различимые в ночи едва. Разбираться привык я уже в крутеже-вертеже: не печалит и не удивляет, но заняться собой — заставляет. Точный строй в шкафу разоря, что-то вечное говоря, вдруг выпархивают все слова словаря изо всех томов словаря. И какие-то легкие пассы я руками творю в темноте, и слова собираю во фразы на белеющем в ночи листе. — А теперь подытожь крутеж-вертеж, — и с тупым удивленьем: — Мол, ну что ж, — не сумевши понять, что случилось, перечитываю, что получилось. «Те стихи, что вынашивались, словно дитя…» Те стихи, что вынашивались, словно дитя, ныне словно выстреливаются, вихрем проносятся, и уносятся вдаль, и столетье спустя из какого-то дальнего века доносятся. Не уменьшилось время мое, хоть пружин часовых перержавело предостаточно. Не уменьшился срок мой последний, остаточный. Изменился порядок его и режим: в месяцы я укладываю года, вечности я в мгновенья настойчиво вталкиваю и пишу набело. Больше не перетакиваю. Так и — будет. И может быть даже — всегда. «— Что вы, звезды?..» — Что вы, звезды? — Мы просто светим. — Для чего? — Нам просто светло.— Удрученный ответом этим, самочувствую тяжело. Я свое свечение слабое обуславливал то ли славою, то ли тем, что приказано мне, то ли тем, что нужно стране. Оказалось, что можно просто делать так, как делают звезды: излучать без претензий свет. Цели нет и смысла нет. Нету смысла и нету цели, да и светишь ты еле-еле, озаряя полметра пути. Так что не трепись, а свети. «Наблюдатели с Марса заметят, конечно…»
Наблюдатели с Марса заметят, конечно, как все медленней от начальной к конечной точке, все осторожней иду. Наблюдатели с Марса почуют беду. Не по величине, а скорей, по свеченью наблюдатели с Марса оценят значенья этой точки, ничтожнейшей, но световой. Потому что свечусь я, покуда живой. Марс дотошная в смысле науки планета, там встревожатся тем, что все менее света, что все менее блеска, сиянья, огня, что все менее жизни идет от меня. Спор на Марсе возникнет, нескоро затихнет: — Может, он уже гибнет? — Может, он еще вспыхнет? — Телескоп на него мы направим в упор. — К сожалению — обо мне этот спор. Как в палате во время обхода врача, обернувшись к студентам, бесстрастно шепча, сформулируют долю мою и судьбину марсиане, черпнувши науки глубины. Ледовитая тьма между Марсом и мной, ледовитая тьма или свет ледяной, но я чую душой, ощущаю спиной, что решил обо мне мир планеты иной. «Прощаю всех…» Прощаю всех — успею, хоть и наспех, — валявших в снег и подымавших на смех, списать не давших по дробям пример и не подавших доблести пример. Учителей ретивейших прощаю, меня не укротивших, укрощая. Учитель каждый сделал то, что мог. За дело стражду, сам я — пренебрег. Прощаю всех, кто не прощал меня, поэзию не предпочел футболу. Прощаю всех, кто на исходе дня включал, мешая думать, радиолу. Прощаю тех, кому мои стихи не нравятся, и тех, кто их не знает. Невежды пусть невежество пинают. Мне? Огорчаться? Из-за чепухи? Такое не считаю за грехи. И тех, кого Вийон не захотел, я ради душ пустых и бренных тел и ради малых их детей прощаю. Хоть помянуть добром — не обещаю. «Я знаю, что „дальше — молчанье“…» Я знаю, что «дальше — молчанье», поэтому поговорим, я знаю, что дальше безделье, поэтому сделаем дело. Грядут неминуемо варвары, и я возвожу свой Рим, и я расширяю пределы. Земля на краткую длительность заведена для меня. Все окна ее — витрины. Все тикают, словно Женева. И после дня прошедшего не будет грядущего дня, что я сознаю без гнева. Часы — дневной распорядок и образ жизни — часы. Все тикает, как заведенное. Все движется, куда движется. Все литеры амортизированы газетной от полосы, прописывают ижицу. Что ж ижица? Твердого знака и ятя не хуже она. Попробуем, однако, переть и против рожна. А доказательств не требует, без них своего добьется тот, кто ничем не гребует, а просто трудится, бьется. |
