Тем не менее, период Хэйан дал прекрасные образцы женской литературы. Особую известность получили два романа «Гэмдзи моноготари» и «Записки у изголовья». Оба они написаны придворными дамами — Мурасаки Сикибу (известно, Мурасаки Сикибу — это не имя, а прозвание, а сама она происходила из Фудзивара) и Сэй Сёнагон. Оба посвящены жизни двора той давней эпохи. И оба стали ступеньками в создании национальной японской литературы, уже ушедшей вперед со времен освоения «китайской науки». Получилось именно так: пока мужчины больше внимания уделяли заимствованиям, женщины продвигали свою культуру.

И оба романа, демонстрирующих необычайную живость и утонченность ума, доносят до нас колорит Хэйана — закрытого общества, где высокие чувства или меланхолическое настроение затмевали реальные проблемы, где умели наслаждаться мгновением быстро текущей жизни.

Кажется невероятным, что культура Хэйана могла быть хоть как-то связана с культурой японского «простонародья». Но это так: праздники во дворцах совпадали с календарем, связанным с земледельческим календарем обрядов. Но, конечно, и роскошество, и сами обряды блестящей аристократии не шли ни в какое сравнение с деревенскими праздниками — соревнованиями сумоистов и бегунов, что проводились около местных храмов синто… Пожалуй, описание таких праздников напоминает европейские пасторали или карнавалы в том же Версале, где знатные господа и дамы обожали переодеваться пастухами и пастушками.

Увы, когда утверждается, что после нас может быть хоть потоп, этот потоп непременно случится. Так было с Версалем, так было и куда раньше и с Хэйаиом. Но умерли лишь аристократы, а их культура осталась жива. Так и в японском народе живо и поныне особое ощущение красоты. Красоты, которой могло и не быть без той легкомысленной эпохи.

Дж.Б. Сэнсом считал: «Многое в культуре Хэйан кажется таким хрупким и иллюзорным… Она была продуктом скорее литературы, чем жизни. Поэтому термины индийской метафизики становятся своего рода модным жаргоном, буддийские ритуалы — зрелищем, китайская поэзия — интеллектуальной игрой. Упрощенно можно сказать, что религия стала искусством, а искусство — религией. Мысли хэйанской знати, несомненно, в основном были заняты церемониями, нарядами, изящным времяпрепровождением (вроде стихосложения и любовных интриг, ведущихся но правилам). Наиболее важным представляется искусство письма, потому что оно было необходимо для всех этих занятий… Японцы, переделывая то, что заимствовали, иногда выхолащивали и суть, но одновременно они избавлялись от всего, что было для них слишком неуклюжим и грубым. От прикосновения руки японца устрашающие божества и демоны китайской мифологии принимали дружелюбно гротескный вид, суровый конфуцианский кодекс смягчался, мрачный индийский аскет, умерщвляющий плоть, на японской почве превращался в умеренного отшельника, наслаждающегося книгами и цветами».

Пока что мы говорили, в основном, о религиозном искусстве. К каноническим статуям под влиянием школы Сингон добавились попытки отобразить духовную вселенную при помощи особых картин «мандара» (санскр. — «мардала»). Это — один из важнейших жанров религиозной живописи начала периода Хэйан. Он повлиял и на светскую живопись. Известны два величайших светских художника этого времени — Каванари из Кудара и Косэ Канаока. Увы, нам остались лишь имена и мнение их современников — но не их творения.

Расцвет Фудзивара стал веком роскоши (для малого круга высшей аристократии). Дворцы того времени состоят из просторных комнат и залов, связанных галереями. Полы, потолки и ширмы обычно украшались. После начала времени изоляции особое влияние на живопись оказал синтоизм и характерное для него любование природой. Ландшафтная живопись оказала влияние даже на буддийскую иконографию. Такого влияния не избежал даже автор «Пути к спасению» Гэнсин. Он использовал живопись ради пропаганды своей идеи религиозного обновления. Его авторству приписывается картина, на которой Будда Амида с бодисатвами Каннон и Сэйси встречают верующих в раю. Высшие существа, радуясь спасению людей, играют на музыкальных инструментах, а позади них открывается райский сад.

Дж.Б. Сэнсом отмечает, что в японском искусстве был особый фактор, подчеркивающий стремление к строгости и чистоте. Это — каллиграфия. Только при ее помощи можно раскрыть японскую эстетику. Правильное движение кисти, чистота линий должны соответствовать канонам. Это — путь к самодисциплине и высокому вдохновению. А материалы — тушь и бумага — таковы, что они не потерпят ни малейшей небрежности. Так создавалась высочайшая гармония.

Мы говорили, что без поэзии нельзя было рассчитывать на продвижение при дворе. Но поэзия шла бок о бок с каллиграфией, хороший и отточенный почерк — это и свидетельство высшего аристократического происхождения. Недаром многие императоры были величайшими каллиграфами своего времени.

Еще одни жанр изобразительного искусства связан с закатом клана Фудзивара. Это «эмакимоно», цветные картины-свитки. Некоторые из этих свитков иллюстрируют популярные произведения литературы того времени (особенно интересен старейший из свитков, посвященный «Гэндзи моноготари»). Пока что такие картины — тоже заимствование. Но их сюжеты уже вполне национальны. Пройдет время, и появится истинно японский стиль «ямато-э»…

Любопытно, что в те неспокойные для японской провинции годы была сделана удивительная попытка перенести хэйанское искусство не куда-нибудь, а в землю Муцу, «горячую точку». В 1095 г. Киёхира Фудзивара построил там крепость Хирандзуми. Он основал город, который впоследствии мог бы соперничать с самой столицей, сделавшись центром искусства и наук. Неизвестно, как далеко смог бы зайти тот смелый эксперимент, но в 1189 г. «северная столица» была сокрушена полководцем Ёритомо Минамото.

Что ж, «мирская слава — словно утренний туман», — так говорили обитатели «японского Версаля». И в чем-то, наверное, они были правы. В истории Хэйана не могло быть никаких альтернатив — рано или поздно сей этап истории завершился бы. И это завершение могло стать и куда более жестким.

Мы переходим от приятного для аристократов столицы периода Хэйан к тому трагическому времени, которое вошло в легенды, перешагнувшие и века, и государственные границы. Война Гэмпэй — самая известная из самурайских войн, которая продолжалась с 1180 по 1185 г. Она породила самых знаменитых героев японской истории и массу мифов и литературных произведений, иные из которых создаются и в наше время, притом не только в Японии, но и у нас, в России.

Весь XII век стал временем столкновений интересов двух кланов — Тайра и Минамото. При этом вражда, раз начавшись, уже не затихала.

Новое сословие, которое могло вести войны, к тому времени успешно сформировалось. Конечно, самураев можно считать мелкопоместным служилым дворянством. Но здесь есть и особый колорит.