Конечно, некоторые синтоистские обряды в то время стали формальными. Но вскоре все пришло в равновесие.

Наместник в провинции представлял все министерства и управления. Это и надзор за святилищами, и участие в обрядах местных храмов, и перепись земель и людей, и набор рекрутов, и сбор налогов, и судебные решения. Конечно, такой круг обязанностей один человек выполнять не в силах, и они возлагались на чиновников ниже рангом.

Не сразу было достигнуто и перемирие между землевладельцами в провинциях. Захваты земель и вооруженные стычки к периоду Нара, в основном, завершились. Была достигнута некоторая стабильность. Но дело в том, что права первородства не было, земельные владения внутри одного клана дробились. (В свое время примерно такие же события привели к дроблению и распаду Франкской империи после Карла Великого).

Мелкими землевладельцами становились даже потомки высших аристократов, «оми» и «мурадзи». А слабейшие оставались и вовсе ни с чем. Так началось формирование совершенно нового сословия с не совсем ясным отношением к собственности. С одной стороны, это свободные люди. С другой — у них очень мало земли (если она есть вообще). Отчасти такого человека можно отнести и к крестьянам (при такой бедности приходилось работать самому)

А если земли нет, нужно как-то жить. Тут есть несколько путей. Можно наняться к более удачливому землевладельцу. Или поучаствовать в стычке местных помещиков, приняв сторону одного из них в качестве наемника. Или же попытаться прокормиться «разбойным трудом…

Пока что это новое сословие не сказало своего веского слова в истории. У него даже не появилось названия, которое впоследствии сделалось широко известным и за пределами Японии. Но всему свое время…

Видимо, жалобы из провинций и недовольство работой наместников оказывались делом частым и обычным. Поэтому в период Нара отправка ежегодных инспекций из столицы тоже стала вполне рутинной работой. После этого пришлось даже выдавать сменяющемуся губернатору специальный сертификат о том, что у него нет недоимок (приемкой прежней работы ведал преемник). Видимо, и это плохо помогало, поскольку понадобилось учреждать целую инспекторско-следственную службу. Только после ее проверки наместник мог выйти в отставку. Если же не все было чисто в отчетности, он рисковал собственным имуществом (оно пошло бы на покрытие недоимок).

Провинциальные должности зачастую оказывались более «хлебными» (в применении к Японии, вероятно, «рисовыми»), чем в столице. Уже после всех событий, связанных со смутой середины века, император Конин заявил в своем эдикте (цитируется в работе Дж.Б. Сэнсома): «Дошло до нашего слуха, что тогда как чиновникам в столице платят скудно, и они не могут избежать лишений от голода и холода, наместники провинций получают большие прибыли. Вследствие этого все чиновники открыто домогаются должностей в провинциях». Это похоже на простое признание стихийного бедствия, с которым необычайно тяжело бороться (если возможно вообще). Во всяком случае, честных провинциальных чиновников оказалось очень мало.

То, что столица оказалась построенной по тщательному плану, — конечно же, вполне закономерно. Ведь она должна была скопировать устройство китайских городов. Математике, числу, как выражению сущности вещей, китайцы придавали не меньшее значение, чем сподвижники великого Пифагора. Мы и по сей день встречаем числа в политических лозунгах китайской компартии, удивляемся этому. Но они — лишь дань древним традициям.

Так что симметрия, схема — это то, мимо чего японцы, постигающие «китайскую науку», никак не могли пройти. И даже поверхностно выполненной копии оказалось достаточно, чтобы и сейчас поражаться великолепию древнего города.

«Чтобы взрастить на своей, национальной почве плоды чужих искусств и наук, необходимо было иметь постоянный дом, и теперь он был: в течение 75 лет, пока Нара оставался резиденцией правительства и центром знаний, развитие шло так стремительно и мощно, как никогда прежде. Трудно постичь переворот, произошедший во всех сферах жизни столицы. В провинции она шла своим чередом — крестьяне выращивали рис, вскармливали шелковичных червей, платили налоги и поклонялись своим богам. Но в столице все было ново и странно. Дворцы и храмы строились по всем канонам китайской архитектуры; сутры читались если и не на санскрите, то по крайней мере в китайском переводе; законы, указы, публичные документы, официальные депеши, хроники и даже стихи составлялись на китайском языке; наряды, этикет, чины и звания тоже представляли собой заимствования из Китая. Политические доктрины, философские и ученые идеи, религиозные каноны — все это было изложено на чужом языке и записано чужими иероглифами; и даже в обиходную японскую речь проникало все больше слов иностранного происхождения», — говорит в своей работе по истории культуры Японии Дж.Б. Сэнсом. Он отмечает: чужеземное влияние не было навязано ни завоеванием, ни близостью языка.

Конечно, можно сопоставить происходившее в то время с обучением «немецкой науке», которое начал Петр Великий, с влиянием французского языка и французской культуры на Россию XIX века. Аналогия весьма близка. Ведь чужеземная культура затронула не весь народ Российской Империи, а лишь немногочисленные сословия — прежде всего, дворянство.

В Японии дела обстояли схожим образом. 6 миллионов жителей страны, 200 тысяч жителей Нары — и хорошо, если 20 тысяч из последних могут воспринимать «китайскую науку» и адаптировать ее к местным условиям. Но именно они и «сделали погоду», эти двадцать тысяч образованных энтузиастов. При всей несвободе и бесправии народа культура в период Нара двигалась вперед.

Слово «секта» (оно часто встречается в соответственной научной литературе) в применении к религиозным направлениям отдает неприятным душком (так и хочется добавить — «тоталитарная»). Поэтому вернее и лучше говорить о направлениях или школах буддизма в Японии.

А школ этих к VIII веку уже оказалось несколько.

Можно коротко перечислить их по работе Дж.Б. Сэнсома.

Шесть школ буддизма, действовавших в Японии периода Нара, ведут происхождение от действовавших на континенте. Скорее, это не противоборствующие направления, а вариации буддизма.

Санрон («школа Трех трактатов») была основана в 625 г. корейским монахом Пиквапом. Он был направлен в Японию ваном Когурё в очередной период дружбы. Санрон возвысилась еще в VII в., и философия буддизма развивалась в Японии во многом благодаря этому направлению и проповедям богословов, принадлежащих к нему.

Вскоре появилась вторая школа, Дзёдзицу. На сей раз — из дружественно-враждебного княжества Пэкче. Видимо, отличий с первой школой, кроме места происхождения, было мало, поскольку через некоторое время оба направления слились.

Учение Санрон действительно основано на трех трактатах, в том числе, на трудах Нагарджуны, работавшего в русле философии северной ветви буддизма. Он доказывал принцип суетности, нереальности происходящего, был убежден, что все явления мира нереальны и не существуют обособленно друг от друга.

Такие построения были слишком сложны для японцев того времени, которым гораздо более привлекательными казались обряды и чтение сутр (это стало для многих из них некоей разновидностью магии). Поэтому в эпоху Нара Санрон утратила большую часть привлекательности.

Третья школа — Хоссо. Вот она происходит уже из Китая, хотя ее основателем стал монах Досё, учившийся в этой стране. Основа ее учения — труды Сюань Цзана, утверждавшего, что реальность — это единственное сознание. Учение Сюань Цзана, базировавшееся на изучении санскритских буддийских трактатов, считалось совершенным и в Китае. Ведущую роль в буддийской теологии в Японии к эпохе Нара играла именно эта школа, имевшая собственные монастыри. К слову сказать, монастырь Хорюдзи, о котором уже говорилось, первоначально находился под контролем Сапрон, но затем стал важнейшим центром школы Хоссо.