Все же, выступить летом пришлось. Императорская армия оказалась разбитой. 25 убитых (что говорит о том, каковы были реальные силы), 245 раненых стрелами, 1 316 сброшенных в реку и утонувших, но свыше 1 200 солдат «добрались до берега нагими» (о чем и сообщил горе-полководец). Иными словами, дело было так: айны даже не стали убивать или брать в плен храбрых вояк императора, они разоружили их, раздели и бросили в реку — а дальше, как судьба сложится.

Конечно, и айны понесли урон — Косами взял в качестве трофеев почти сто голов убитых «варваров» (ну как тут не вспомнить охотников за головами из джунглей Калимантана).

Зато полководец преуспел в витиеватом стиле депеш, писал их на высоком китайском наречии, дабы в столице могли поразиться изящности слога. Косами пообещал, что уж теперь-то враг будет сметен подобно утренней росе, а столь радостная перспектива наполняет сердца счастьем и желанием поскорее сообщить об этом государю.

Государь Камму такого юмора не оценил. «Чему там радоваться? Из последующих посланий мы узнаем, что наши полководцы разбиты с огромными потерями. Они приводят все возможные извинения, толкуют о трудностях с транспортом, но истина в том, что они — неумелые трусы», — такой текст его эдикта приводит Дж.Б. Сэнсом.

Увы, перспективы оказались слишком туманными, и поход захлебнулся окончательно. Косами отозвали, провели расследование, признали виновным, но… Император Камму простил своего полководца в виду его прежних заслуг. (Тут возникает один вопрос — собственно, каких? Во владении льстивой кистью — или в дружбе с кланом Фудзивара?) Наконец-то выяснились не только выдающиеся истины, открытые Косами, но и то, что покорение айнов — задача серьезная и шапкозакидательского подхода не переносящая. А рыба гниет с головы, поэтому о командующем надо подумать заранее.

Весной 790 г. начали готовить новый поход. На этот раз пришлось обложить податью и внутренние провинции. Даже высшим вельможам пришлось внести свой вклад в военные усилия. В хрониках говорится о сборе продовольствия, о реквизиции 20 000 кожаных доспехов и 3 000 железных (вот это уже более реальные цифры). Сэйитай-сёгуном («полководцем, покоряющим варваров», иногда слово «сёгун» не вполне корректно переводится как «генерал») назначили в 794 г. Отомаро Отомо. Увы, и он не был профессиональным воином, зато происходил из известного едва ли не с легендарных времен рода, на котором лежала задача охраны императоров.

На сей раз вся основная деятельность была не на Отомаро Отомо (у того были чисто представительские функции), а на его заместителе Тамуромаро Саканоуэ.

И вот теперь айны смогли понять, что перед ними встал грозный противник. К сожалению, детально ход кампании не излагается, но первый год периода Хэйан ознаменовался военными успехами. В 795 г. Отомаро были возданы почести, хотя, к чести императора, тот не забыл и о заместителях «покорителя варваров».

Некоторое число айнов взяли в плен и отправили на юг, у многих из них обнаруживаются японские имена и фамилии, а вдобавок — и придворные ранги. Дж.Б. Сэнсом считает, что они могли оказаться переселенцами, добившимися власти среди «варваров». Но это — вряд ли. Скорее, в этом случае власть вознаграждало вождей айнов за их послушание, а заодно — хотело гарантий этого послушания и на будущее.

Но японские переселенцы среди айнов и в самом деле были. И войска центральной власти, несущие зависимость и налоги, они отнюдь не приветствовали. С такими, в случае их поимки, не церемонились — их высылали без всякого присвоения рангов. И было за что — такие люди, вдоволь нахлебавшиеся «общественных работ» и поборов, подстрекали айнов к сопротивлению.

История с захваченными переселенцами показательна: по ней хорошо видно, насколько ослабла центральная власть в северо-восточных провинциях, и почему впоследствии реальный центр государства переместился на восток страны.

Политика переселений успешно продолжалась (тогда, заметим, не было ООН, чтобы посчитать это актом геноцида). Возможно, некоторые из высланных были разорившимися крестьянами, бежавшими из внутренних провинций. Часть этих групп людей наверняка принадлежала к сословию полубродяг-полукрестьян, которое могло даже породниться с айнами. Не забудем, что самурайский кодекс бусидо во многом заимствовал мораль и обычаи «северных варваров».

Продолжалось и формирование войск из местных жителей. В 802 г. Тамурамаро построил крепость в Идзава в земле Муцу с гарнизоном в 4 000 человек. Усиливались и уже существующие крепости, и многие айнские вожди стали сдаваться на милость победителей. Милость была реальной, но не всегда. Так, некоторых сдавшихся айнских вождей Тамурамаро отвез в столицу, где, после споров и размышлений их все же предали казни.

В 806 г. была построена крепость Сива, и японцы продолжили продвижение вперед. Но замиренность айнских вождей зачастую оказывалась весьма условной, а экспедиции против них сталкивались с большими трудностями. А тяготы обеспечения ложились на крестьян.

И это — не говоря уже о том, что вновь назначенные чиновники в северо-восточных провинциях подчас делали все, чтобы свести победу к поражению. Конечно, совершали они это неумышленно, виной тому оказывалась их жадность. В итоге, вспыхивали бунты даже среди «замиренных варваров».

Правительство искренне хотело привлечь крестьян на новые земли, поскольку это было выгодно. Но вся выгода доставалась жадным местным чиновникам.

И вот уже следующий полководец, Ватамаро, был удостоен в 818 г. почестей за искоренение племен и логовищ «варваров», а походам не было видно конца.

Может быть, именно тогда родилась у айнов такая легенда. Будто бы поспорили прародитель айнов и прародитель японцев, кто создаст наиболее совершенную вещь. И айн выковал меч, а японец — деньги… Что ж, изображать несимпатичного человека торгашом — это, наверное, общая черта самых различных народов. Оказывается, нечто подобное было и на Дальнем Востоке.

К счастью, как мы увидим из следующей главы, определение, данное айнской легендой, относилось далеко не ко всем японцам.

За событиями в «горячей точке» (а ею как раз были в то время северо-восточные провинции Японии) мы как-то совсем забыли о жизни духовной. Ведь совершенно необязательно человек, принявший монашество, должен оказаться похожим на Докё. Больше того, «император учения Будды» — это все-таки неприятное исключение.

Эта глава посвящена человеку, который по своему значению для японской культуры вполне может сравниться с Сётоку Тайси. Речь идет о монахе Кукае, жившим в переломную эпоху Нары — Нагаоки — Хэйана.

Со времен монаха Докё в хрониках буддизму уделялось гораздо меньше внимания. Но вера уже успела распространиться но стране, и с этим приходилось считаться.

Кукай родился в 774 г. в достаточно влиятельной семье. Его отец происходил из Отомо, а мать была из рода, берущего начало от корейского переселенца Вани, который, как считается, познакомил японцев с понятием иероглифов. Кстати, и первым учителем Кукая стал его дядя по матери, начала литературы и китайской философии преподавал ему именно он. Вероятно, дядя оказался отличным преподавателем, поскольку сумел вызвать интерес к книге у юного воспитанника.

В то время аристократ из провинции мог либо стать чиновником невысокого ранга (при этом он вряд ли бы оказался в высших сферах, где все распределено заранее), либо уйти в монастырь. Кукай вначале испробовал первый путь, он поступил в Дайгаку (школу чиновников). Между прочим, даже аристократ из захудалого рода мог бы при некотором старании обзавестись там друзьями, которые впоследствии помогли бы ему в пути наверх. В одно время с Кукаем обучение в Дайгаку проходили юноши, носившие фамилию Фудзивара, а это в те времена было очень серьезным и полезным знакомством. Один из этих аристократов даже сделался впоследствии министром левой руки.