Он стал тем, кем мы считаем средневековых исламских ученых — энциклопедистом, для которых важны любые проявления цивилизации.

Когда Кукай вернулся на родину, Сайте уже начал проповедь учения школы Тэндай, а его покровитель император Камму скончался. Новые императоры Хэйдзэй и Сага не слишком стремились покровительствовать буддизму. Кукай подал отчет о поездке императору Хэйдзэю, но дозволение на пребывание в столице получил лишь через три года, от нового государя (предыдущий успел отречься от престола).

Убеждая владык в необходимости проповеди учения Сингон, Кукай утверждал: «Это учение так же полезно стране, как стены — городу и плодородная почва — людям». Идея Сингон была принята впоследствии большинством школ буддизма в Японии: просветления можно достигнуть не в ходе совершенствования в длительной цепочке перерождений, но еще при жизни. Еще одно необычное требование Сингон — это изучение санскрита. Ведь в основном в Японию буддизм проникал опосредованно, через Китай и Корею. До конца IX в., насколько это известно, японцы не делали попыток предпринять путешествие на родину Будды Гаутамы.

Здесь видно не просто желание познакомиться с оригинальными буддийскими текстами. Ведь основа Сингон — это мантры, а их смысл очень сложно перевести с санскрита на китайский. При транслитерации возникают неизбежные искажения, и духовная мощь мантр, их сакральность теряется. Поэтому книги на санскрите Кукай считал едва ли не самым важным из того, что было привезено. Впрочем, главным оставалось для него правильное звучание, а не смысл текста.

Кукай считается (хотя есть мнение, что это произошло раньше) создателем слоговой азбуки (канны). Согласно легенде, все 47 ее знаков представлены в одном его стихотворении (на самом деле, оно написано позднее), которое начинается так:

Еще одно важное понятие для Кукая — это искусство. Учение Сингон столь сложно и многообразно, что выразить его только словом нельзя. Но его можно передать при помощи живописи.

В 809 г. Кукай вернулся в Хэйан и по воле государя поселился в храме Такаосандзи. Он смог произвести впечатление на императора, и Сага стал его покровителем. Правление оказалось достаточно мирным, даже на северо-востоке в тот момент стало спокойнее, двор стал центром искусств, а сам властитель считался одним из трех лучших каллиграфов своего времени (в их число входил и Кукай). Кстати, император не стеснялся учиться каллиграфии у своего подопечного, вел с ним переписку.

Монах, конечно же, подчеркивал, что проповедь школы Сингон приносит благодать государству, избавляет правителя от мятежей, а подданных — от бедствий.

В 810 г. Кукай сделался настоятелем храма Тодайдзи. К этому времени относится и его переписка с Сайте, притом последний обращается к нему, как ученик к учителю. Было похоже, что оба учения в Японии сольются воедино, но этого не случилось. Вместо этого наступил разлад.

Один из учеников, присланных Сайте к Кукаю, не захотел возвращаться к прежнему учителю, а сам Кукай отказал в пользовании своей библиотекой. Может быть, дело в том, что Сайте все же не пожелал провести три года в ученичестве у Кукая, а возможно, виной всему — личные амбиции. Считается, что характер Сайте был весьма тяжелым, а верными ему оставались самые терпеливые и безынициативные ученики.

Видимо, жизнь настоятеля крупного и богатого храма оказалась не слишком привлекательной для Кукая. В 816 г. он попросил разрешения создать монастырь в горах. И когда государь милостиво позволил ему это, на горе Коя появилось несколько простых хижин. Кукай сравнивал горы над плато, где строилась обитель, с лепестками лотоса — символа вселенского Будды.

Влияние Кукая росло. В 823 г. Сага отдал ему храм Тодзи в Хэйане, официальный религиозный центр государства. Новый государь Дзюнна тоже оказывал покровительство монаху. Он одобрил программу занятий для учеников, а в рескрипте императора официально объявлено о школе Сингон, о том, что она может набрать до 50 учеников, а представителям иных учений запрещено посещать храм Тодзи.

Конечно, Кукай, выдающийся человек той эпохи, не мог обойти такую вещь, как восхождение по карьерной лестнице. Но это не предательство юношеских идеалов. Он использовал свое продвижение ради развития образования в стране. Школы для аристократов в ту пору уже имелись. Но заслуга горного монаха в том, что он впервые в истории Японии создал школу для простых людей, куда могли принимать учеников вне зависимости от их рода и сословия. Она называлась «Школой премногих искусств и разной премудрости» («Сюкэй сюти ин»). Специально для учеников он составил словарь иероглифов — наиболее древний из дошедших до нынешней эпохи. Заложил он и основы литературной систематизации.

Кукай проявил себя даже в строительстве. В 821 г. он отремонтировал водохранилище в провинции Сануки. Губернатор провинции говорил о монахе так: «Когда он идет, предаваясь размышлениям в горах, птицы вьют гнезда на его теле и звери становятся ручными… Когда он останавливается, толпа учеников окружает его; когда он пускается в путь, многие следуют за ним».

Недаром монаху Кукаю народная молва приписывает премногие чудеса. Широта его взглядов нехарактерна для того времени. И народная школа ненадолго пережила кончину своего основателя. Чем была его жизнь? Всего лишь кругами на воде? Или этот человек стал предтечей той Японии, которую так хорошо знаем мы, страны с невероятным для Азии уровнем образования и науки?

В юности Кукай говорил, что предел невероятного — рисовать на воде. А легенда изображает его пишущим стихи на поверхности реки. Достиг ли монах пределов невозможного?

Стало уже вполне понятным: хроники (кстати, их продолжение, «Секу нихонги» было завершено практически на границе периодов Нара и Хэйан) уделяли больше места незначительным деталям, а не реальной политике. Императоры часто повелевали проводить стихотворные турниры среди сановников — много чаще, чем обсуждали с ними же меры против набегов «северных варваров». А то и вовсе увлекались знамениями, надеясь, видимо, что красные воробьи на крыше дворца помогут разрешить задачи управления, и «брод через великую реку» станет, наконец, благоприятным.

Что ж, отрицательный результат — тоже результат. По крайней мере, у нас в руках подтверждение того, к чему свелась императорская власть. Теперь страной управляли наиболее видные сановники (есть куда более современное выражение для них — олигархи). А виднейшими из видных по-прежнему были министры из рода Фудзивара.

Конечно, можно неприязненно ухмыльнуться, увидев такие записи в хрониках. Но стоит вспомнить, что Хэйан (Киото) стал центром изысканности и элегантности, равного которому в Японии пока что не было. В конце концов, «северных варваров», конечно же, разгромили — пускай и гораздо позже. С экономическими задачами клан Фудзивара худо-бедно (для себя, конечно, совсем не худо и весьма безбедно) справлялся. А вот стихи и особый японский вкус к красоте остался нам, живущим в далекую от IX века эпоху. И речь не только о японцах, но и обо всех цивилизованных людях. Так что еще неизвестно, кто больше старался для будущего — реальные полководцы или те, кого назначали на высшие (даже военные) должности из-за отличного владения каллиграфией и высоким слогом.

Увы, как было сказано в иной стране и совершенно по другому поводу, «страшно далеки они от народа». Круг хэйанских аристократов, создавший свой собственный «фольклор», оказался полностью чужд простым жителям Японии.