Вместе с оружием японские «простолюдины» теряли и остатки самоуважения. Если крестьянин оскорбил самурая (или если тому показалось, что его оскорбили), он мог смело убить безоружного. Притчу о самурае, оскорбленном простолюдином и взявшемся за меч, мы уже приводили. Конечно, можно счесть ее дзэнским коаном, повествующим об остроте катаны. Но сюжет очень не случаен. Катана породила власть.

И вполне понятно, что наследственная неограниченная власть рано пли поздно ведет к процветанию разного рода Салтычих — проще говоря, патологических личностей. В Японии таковые появились даже раньше, чем их российские аналоги. О полулегендарном императоре Бурэцу мы уже знаем. С той поры правящая династия стала намного мягче и добрее нравом. Но о феодалах этого, увы, не скажешь.

Нужно сказать и о преследованиях христиан. Политика, которую в последние годы жизни проводил Хидэёси, продолжалась с новой силой при сёгунах из клана Токугава. Нужно сказать, что христиан в Японии к тому времени было около 300 000, многие из них имели право ношения оружия, а поэтому могли расцениваться, как потенциальная угроза. Но создастся впечатление, что дело оказалось не только в этом. Христианство — это личная ответственность перед Господом за свои деяния, добрые и злые. А значит, христианство фактически отменяет ответственность коллективную. Новая религия — это и равноправие братьев во Христе. (Конечно, все эти понятия гораздо ярче высвечены в протестантизме, но и католичество вызвало неприязнь тех, кто стремился к удержанию на вершине власти своих родов, взлетевших туда благодаря деяниям предков).

Обычно считается, что восстание на полуострове Симабара это, прежде всего, религиозное выступление. Однако такое утверждение не совсем полно. «Мятеж» начался в 1638 г. как бунт крестьян, которых возглавили несколько ронинов. Бунт был очень даже обоснован: как раз тамошний даймё, Сигэхару Манукура, был бы вполне понят и оценен но достоинству российской помещицей Дарьей Салтыковой, жившей через сто с лишним лет после пего, во времена, которые отчего-то принято называть «золотыми екатерининскими». Проще говоря, было у Сигэхару хобби — он любил пытать людей, самозабвенно предаваясь этому гнусному занятию.

Кстати говоря, вопреки распространенному мнению об «изощренной азиатской жестокости», в Японии по части пыток и казней не изобрели ничего, что не было бы известно в тогдашней Европе. Скорее уж, намечалось некоторое отставание. Это не аргумент в пользу Японии, но доказательство «цивилизованности» Европы на излете средневековья и даже в начале Нового времени. И если жители европейских монархических стран рванулись в Новый Свет (хотя и там поначалу не обошлось без чудовищных жестокостей), то на это имелись очень веские причины.

Запад острова Кюсю всегда считался бедным районом, как и прилегающие острова. После окончательной победы дела Токугавы туда бежали многие ронины, спасаясь от преследований. Они оказывались в христианских деревнях, где находили приют. Но эти общины не оставляли в покое. Еще один род даймё, Тэрадзава, глава которого сам, вероятно, какое-то время был приверженцем христианства, устроил настоящую охоту на христиан. Было введено и такое наказание для не желавших отрекаться и топтать ногами иконы, как сожжение. (А в Европе в это время вовсю горели еретики). Но верующие, несмотря на подписание клятв, оставались тайными христианами.

Клятва в лояльности, приведенная в книге А. Морриса «Благородство поражения», потрясает тем, что основана как раз на якобы отвергаемой религии. «На протяжении многих лет мы были верующими христианами. И все же, мы поняли, что христианская религия есть религия зла….Таким образом, мы подтверждаем это заявление в письменном виде перед вами… Никогда более не отойдем мы от нашего отречения, даже в самом тайном уголке сердца. Если же когда-нибудь нас посетит пусть самая ничтожная мысль, да покарает нас Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух Святой, Святая Мария, все ангелы и святые. Да откажемся мы ото всей милости Божьей, отринем все надежды, подобно Иуде Искариоту, став посмешищем для всех людей, не вызывая ни у кого ни малейшей жалости и умерев наконец жестокой смертью и претерпев все муки адовы без надежды на спасение. Такова наша христианская клятва».

1637 год выдался неурожайным, а владетели, вместо снижения налогов, подняли их. Очередные зверства феодалов и стали искрой, из которой разгорелось восстание. Сигэхару творил то, что на Руси называлось «поставить на правеж» — иными словами, взыскивал недоимки, пытая, а то и сжигая заживо людей. Методы были примерно теми же, которые приписывают римскому императору Нерону — даже то, что зверская казнь проводилась ночью ради зрелищности. Кроме того, он практиковал захват заложников из числа собственных же подданных — как правило, это были жены и дети крестьян. Когда в очередной раз была схвачена дочь старосты деревни, обезумевший отец убил представителя местных властей.

В соседнем владении, где правил дом Тэрадзава, дела обстояли не лучше. Тайно верующий крестьянин обнаружил, что старая икона, которую он хранил в сундуке, обрела оклад. Весть о чуде дошла не только до единомышленников, но и до врагов. Людей схватили прямо во время литургии, после чего казнили. Жители деревни после объявления о казни вывесили в день Вознесения флаги с христианскими символами, а управляющего, решившего помешать празднованию, они убили. Теперь иного выхода, кроме восстания, не оставалось.

Так что «мятеж» разразился отнюдь не из-за религиозного фанатизма.

Восстание началось 17 декабря 1637 г. Как правило, его участники были почти безоружны. Но оружие быстро добывалось в бою, поскольку руководили действиями люди военные. Порой в повстанческую армию уходили целыми деревнями. Первыми откликались на призывы старосты деревень, многие из которых служили под началом таких людей, как дон Антонио.

Вскоре появился и лидер, о котором следует сказать отдельно — а заодно и о всей непохожести японского христианства на наше современное понимание этой религии.

Известно, что Амакуса Сиро (он был крещен, как Иероним (Жером), собственно, это и есть имя «Сиро», а его японское имя — Масуда Токисада) происходил из тех же кругов, что и остальные лидеры восставших — его отек был самураем-христианином. Его биография не вполне ясна, поскольку впоследствии многим хотелось ввести в эту историю элемент чуда. Так, утверждалось, что писать и читать он начал в четыре года, уже в детстве обладал сверхъестественными способностями.

Не вполне понятно главное: почему юноша, не будучи военным-профессионалом, стал вождем восставших? Он оказался во главе армии в 40 000 человек. Возможно, что он был «символом» в полном соответствии с традициями императорской Японии, а регентами оказались люди вроде его отца. Тем не менее, это был явно весьма образованный и талантливый человек.

И вот тут появляется еще одно обстоятельство: юноша был провозглашен «тэндо» («ребенком Неба», что можно перевести и как «мессия» или даже «Сын Божий»), явившимся, чтобы дать свободу угнетенным.

Вскоре в заложниках оказались родные Амакуса Сиро. Их допросили и принудили написать послания в лагерь восставших, в которых они умоляли лидера отречься от Христа и оставить повстанческий лагерь. Ответа не последовало.

Первые атаки были связаны с захватом оружия. Постепенно крестьянское воинство училось противостоять регулярной армии, имелись планы взятия замка Симабара.

Эффективные меры против восставших приняты не были. Отчасти это связано и с указом бакуфу о том, что ни один даймё не должен предпринимать военных мероприятий без согласования с центральной властью. К тому же, феодалы поначалу приуменьшали масштаб «мятежа», полагая, что крестьяне разбегутся при появлении самураев. (И это более чем странно, поскольку в XVI веке о крестьянах думали иначе). Отваги, доходящей до фанатизма, не ждал никто.