* * * Через час на перегоне Знала родина моя, Что откормленные кони Мчались в дальние края. И на площади покатой Ветер, черный как смола, Перевертывал плакатов Красноликие тела. 1933 101. ПО ДОРОГЕ ВЕТЕР ВОЛЬНЫЙ… По дороге ветер вольный, а тропы левей На пригорке сидит девка молодых кровей. Оренбургский плат повязан по-девичьему, Кашемировое платье всё на пуговках. Косоплетка голубая шириной с ладонь. Лишь один изъян у девки, что нога боса. Подходил такой-сякой убогий странничек: «У тебя, должно быть, краля, не скупы братья́. Берегут тебя, жалеют, по всему видать. Попроси ты их еще раз сапоги купить». Отвечала красна девка на такой вопрос: «По всему видать, что мастер ты отгадывать. Кашемировое платье дал мне старший брат, Оренбургский плат мне выдал младший брат. Одарили, не жалели, и спасибо им. Полсапожки обещал мне выдать средний брат. Старший брат-большак в рыбаках слывет, А меньшой братенник любит плотничать. Ну, а средний брат — Всё парад несет, Всё парад несет, Всё ружьем трясет. Думу-думушку Про себя таит, Часто пишет мне: На часах стоит. Как от этих от часов Отодвинут мрак, В середину циферблата Вторнут красный флаг. Он горит великой кровью Из открытых ран, И показывают стрелки Ровно на пять стран. К тем часам идут подчаски, Часовые вслед, И часы, старик, заводят Один раз в сто лет! Гири спущены Во сыру землю́, Бой от этих часов По всему миру́». 1933 102. МАТРОС В ОКТЯБРЕ Плещет лента голубая — Балтики холодной весть. Он идет, как подобает, Весь в патронах, в бомбах весь! Молодой и новый. Нате! Так до ленты молодой Он идет, и на гранате Гордая его ладонь. Справа маузер и слева, И, победу в мир неся, Пальцев страшная система Врезалась в железо вся! Всё готово к нападенью, К бою насмерть… И углом Он вторгается в Литейный, На Литейном ходит гром. И развернутою лавой На отлогих берегах Потрясенные, как слава, Ходят молнии в венках! Он вторгается, как мастер. Лозунг выбран, словно щит: «Именем Советской власти!» — В этот грохот он кричит. «Именем…» И, прям и светел, С бомбой падает в века. Мир ломается. И ветер Давят два броневика. 1933 103. ВЕЧЕР («Уже вечерело…»)
Уже вечерело. Горело и гасло В лампадках простых деревянное масло. Туман поднимался от мертвых болот. Седая старуха сидит у ворот. Она — представителем всей старины. И красные губы ее сожжены — Дыханием солнца и летней страды, Дыханьем великой и малой воды. Да здравствует вечер! Без всяких приманок Уселись у ног голубые туманы. Старуха сидит с голубыми гостями, Старуха своими живет новостями. И щурится левым, готовым ослепнуть, И рот раскрывает великолепный. И падает слово, как дерево, глухо. Какую запевку заводишь, старуха, Былину какую вечерней порой? «…Мой сын — Громов Павел — великий герой. Всемирная песня поется о нем, Как шел он, лютуя мечом и огнем! Он (плечи — что двери!) гремел на Дону, И пыль от похода затмила луну! Железный нагрудник — радетель отваг, Папаха — вся в звездах, и конь — аргамак! Конь гнется, что ива, в четыре дуги… „Где Громов?“ — истошно кричали враги. Светящейся саблей, булатной, кривой, Ответил им Пашка — орел боевой. „Эй, дьяволы, — крикнул, пришпорив коня, Вы знаете притчи получше меня. Известно ль дроздовцам, что лед не сластит Блоха не глаголет и рак не свистит?“ Бойцы подивились тогда… Голова! И приняли бой, повторяя слова: „Известно ли белым, что лед не сластит, Блоха не глаголет и рак не свистит?“ И врезались в бой человеческой гущей, И кровь завертелась сильнее бегущих. И падали люди, как падают камни. …Где нынче идет он, далекий и давний, С блестящим наганом и плеткой витою?..» Старуха встает надмогильной плитою. Туманы и тучи идут наравне, И стелется песня по красной стране. 1933 |
