На железе живем…
Мир кусками нарезан
(Чтоб скорей на куски ураган налетал),
Мы всегда и во всем отдаем предпочтенье железу.
И железо у нас — самый лучший металл.
Всё подвластно ему:
Наша молодость и здоровье —
Эти россыпи чувств и открытые солнцу года.
Наши сильные мускулы набухают тяжелою кровью.
В ней на девять десятых — железо,
А в остатке — рассол и вода.
Выходи же в просторы, насыщенная и налитая.
Наша песня железу — отнюдь не посулы и лесть…
Не хватает железа в крови,
Понимаете ли, не хватает,
Так нередко бывает…
Тогда наступает болезнь…
Эта ржавчина крови с далекого горя осталась,
Вот беда поколений — ее не стереть кирпичом.
На людей налетает четырежды клятая старость,
Остальное известно младенцам,
А я ни при чем!
Отвечаю за каждое слово,
принесенное вечером поздним.
Будет скоро жара…
Мир на эту ступень перешел.
Наши первые в мире настоящие трехдюймовые
гвозди
Приготовлены.
Всё обстоит хорошо.
И последнее слово — совершенно отменного рода —
Выношу на дорогу, чтоб день боевой не померк:
Приручив производство кастрюль и других сковородок,
Увеличим добычу железа —
На сабли,
На рельсы,
На балки, идущие вверх!
1930
Большая Медведица встала над песней,
Да ветер с пяти границ.
Каждую строчку, как честное слово,
Я отпускаю на риск.
Зазывалы устали, плакаты охрипли.
(А небо черным-черно!..)
Будто на свадьбу досужую сваху,
Ведет учредилку Чернов.
Понаехало гостей со всех волостей,
Принимайте, хозяева, их.
Все дородные гости приехали на санках,
Мелкота — на своих на двоих.
На улице январь, на улице холодно,
Поземка разносит белый порошок.
Надо для гостей приготовить баню,
Попарить их веником, чтобы стало хорошо.
Хорошо ли, плохо ли… Это нам известно.
Только хозяева сошлись на том:
«Для почета времени, наверное, хватит,
Баню дадим потом…»
В матросском обличье вставай, Диктатура,
Свершай исторический приговор!
Развернутым словом о Железнякове
Я начинаю разговор.
Гости распоясались, гости заседали,
Гости говорили то да сё.
В разные стороны, разные намеки,
Надо с гостями покончить всё.
Тут не до гостей — такая переделка,
Свищет непогода в синий доломан.
Тут не до гостей — такая переделка,
Надо гостей отправить по домам.
Ишь они распелись, словно канарейки,
Хлопают в ладони — обычай таков,
На сцену выходит начальник караула,
Матрос Анатолий Железняков.
Другие гости горбатого лепят,
Слюна гужевая на каждый вопрос.
У Железнякова — клеш великолепен.
Клеш примечательный, как матрос.
Курам на сме́х бакалейная лавка,
Вертят законом, как поп камилавкой.
Приторно-тягуче, как резина,
Говорит Чернов, говорит Зензинов.
Ну тебя в болото с этой канителью,
Всякая эпоха знает дураков.
Урицкому приказано разогнать застолицу…
Начинайте действовать, Железняков!
Приказ боевой выполнить немедля…
Снова набирается высота,
К тому же матросы не синяя говядина…
Балтийские матросы — красота!
Курам на сме́х бакалейная лавка,
Вертят законом, как поп камилавкой,
Столик поставлен, что аналой…
Долой!
Долой!
Долой!
Вот уже Чернова трясет лихоманка,
Видно, и взаправду надо в отлет…
Клеш да бескозырка у Железнякова —
Этакому клешу дать матлот!
Из матросской ложи, словно с колокольни,
Вынеслось крутое:
«Довольно!
Довольно!»
Чернов поднимает седеющий кок.
Сзади его стоит Железняков.
Ваша исчерпана партитура.
За Железняковым — Диктатура.
Стой, эсер, стой, не перечь,
Слушай самую лучшую речь:
«Прошу покинуть зал заседанья.
Караул устал».
Ой, стели, метелица, белым пухом,
Этакую песню я перелистал.
Вот так баня — утром ранним
Гости гурьбою идут в предбанник!
Тут не до рассказов — такая переделка…
Свищет непогода в синий доломан,
Не до разговоров… Такая переделка…
Все отправляются по домам.
Ой, гуди, метелица, в дальние края…
Лучшая речь, Анатолий, твоя…
Разошлись, разъехались, злобы не тая.
Лучшая походка тоже твоя.
1930
