12. СВАТОВСТВО Тоньше, тоньше солнечные рейки. Девушки уйдут у Покрова… Клим трясется над галантерейной, Мне галантерея — наплевать! У меня другое — нет покоя, Как давно ведется на веку… Клим Петрович, дело не простое, Сделай уваженье пареньку… Крепкий узел — на, переруби вот Иль найди другие мне пути… Голубее глаз моей любимой На земле отрадной не найти. В разговоре, что веду с тобою, Подойдет начатое к концу. Отрезай на платье голубое… Голубое девушке к лицу. Дальше, дальше… Слушаешь охотно, Впереди осталось поважней… Легче льна желанная походка, Лебединой заводи нежней. Мне любовных дней не пересилить, Ведь нельзя печалиться легко По девчонке, выросшей в России, От моей избы недалеко. Шел к тебе дорогой голосистой, Что придумал — всё перезабыл… У нее отец торгует ситцем, Вот таким же светло-голубым. Озоруй над сердцем. Изуродуй. Я приду еще, покой губя… У нее отец рыжебородый, Чересчур похожий на тебя… Ой-ёй-ёй, как заходили брови, Подожди, зачем пришел — скажу: Я недаром, Клим Петрович, Канитель такую развожу. Надоело странствовать никчемным, Головы от сердца не поднять. Выдай Тоньку — светлую девчонку, Золотую Тоньку за меня! 1928 13. РАЗЛУКА …В это время над кромешным буем Низко пролетали облака, Длинную рубаху голубую Надевала теплая река. Ах, раскиньтесь, строчки песнопений, Над землею вечно молодой. Речка побежала по ступеням, По которым ходят за водой… И волной веселой закружила Отблески багровые зарниц, Белое цветение кувшинок, Брызги первосортных медуниц. Но стояло сердце при разлуке, Звезды покатились, как рубли, Ведь и яблонь ласковые руки Ничего поделать не могли… Ой, горит-цветет веселый ситец, Все, кто провожает, — на виду… Может, не уеду, попросите — Не расстанусь с вами, не уйду. День в окно стучит. Открою ставни Сердца. Кончу с маятой: На кого покину и оставлю День мой, край мой золотой? Дорогие, что со мною сталось? Звезды в сходке, тополя в строю. Алый цвет на яблонях,— Останусь! И на вишнях тоже, — Остаюсь! 1928 14. НЕЗНАКОМКА И головой со мною вровень, Неясная, но хороша, Она идет — пунцовей крови И легковесней камыша. И, в сердце радостное скомкав, Туманный облик стерегу: Я много слышал, незнакомка, О вас на дальнем берегу. Всё незнакомое — условно. Мои олонецкие мхи, — Я не чуждаюсь родословной, Идущей в песни и стихи. Прохладой веет бор сосновый, Перемигнулся ветерок, И слышу я напевность слова И окающий говорок. Ой, много солнца проворонила В снега заметанная ель. Вы из Олонии, Олонии, Далекой радости моей. И этой радости в угоду Перехвачу и увлеку Не одобряемую модой Необходимых слов реку. Я расскажу тебе об озими, А может, позже, напослед, — Что я сличал на Тойво-озере Твой легкий след, чуть видный след. Я не раздумывал: искать ли? И, не покорствуя судьбе, Я расспросил, какое платье Надето было на тебе. И Тойво-озеро с ответом, И летний день сказал тогда: Зелено-громкое, как лето, И голубое, как вода. Дороги врозь. И мне пути нет. (А сердце вынеслось, любя.) Еще спросил: «А как найти мне Звонкоголосую, тебя?» И вот глаза не проворонили, И день стал краше и светлей… Ты из Олонии, Олонии, Далекой радости моей. 1928 15. УХОД До свиданья, домик надканавный, Дорогой свидетель всех бесед, Мамушка, Алена Николавна, Старушонка славная, Жалостливая и непосед. Хороший домик мой… Звени, певучая, Не на широкой улице села, Сыграем по такому случаю, Не выходя из-за стола. Но зато, гармонь, возле рябины, От которой вдаль идет весна, Милую, любимую Крепче, да и песенней прославь. Ухожу от вытянутых пожен, Не раздумывая, вдруг… Эх, прощай, которая моложе Всех своих отчаянных подруг. А отец, поднявшийся на пристань, Переспорил говор берегов: «Пусть найдет деревня гармониста — Гармонистей парня моего!» Между 1925 и 1929 |
