16. ВАСЬКА ТЮРИН 1 Родина моя, Светлана, В нашем муторном краю Васька Тюрин крупным планом Входит в песенку мою. В правой ручке — тросточка, В левой — папиросочка, Выбирает с кондачка Девочку-подросточка! Она выходит первой павою, И рядом с ней Василий Павлович. И сказала девка: «В этот день Ты, Василий, мною володей. Ты меня, черноволосый бахарь, Открутил от дома, от стола Дорогой немецкою рубахой, Черноусьем крепким, как смола». Васька вынул папиросу «Ю-Ю», Посмотрел на милую свою. И вот она выходит павою, И рядом с ней Василий Павлович. А Леньке Моничеву некуда Приткнуться трудной головой, И он идет, бледнее некрута, По той дорожке столбовой… 2 Это вишенье в цвету Оторвало первый тур! Это зори заиграли На гармонике губной, По записке, по программе, Барахольной стороной. Дома хлеба ни куска, Ваське улица узка! Васька песенку тасует, Свищет в белый огород: «Кавалерчики танцуют, Барышни наоборот!» По забавам, по минутам (Сколько девок — столько ляс) Васька ножкой — фу-ты, ну-ты — И пустился в новый пляс… И, удивляясь ловкости и силе, Вышел вечер, так же кучеряв, А женщины подсолнухи лущили И улыбались милым дочерям… 1928 или 1929 17. ДРУЖБА В это воскресенье, в этот праздник, Бросив всё — квартиру и родню, Прохожу я в песенный заказник Новую поставить западню. К матушкиной снеди — безразличен… На лядинах встала трын-трава. Я не стану спрашивать лесничих, Где берлоги, где тетерева. Возле синих островов, Вокруг Буяна (Видно, для того, чтоб ободрить) Товарищи сыграли на баянах Самую громкую кадриль. Разыграли, и не обнищали (Видно, для того, чтоб ободрить), Длинную, как обещанье, Самую лучшую кадриль… По заказнику бегут косули, Залегли дорожки, стежки, рвы. Я свои стихи проголосую На собранье сосен и травы… Я ушел от Ладоги приятной, Чтоб иным орудовать багром. Как мне разворачивать, ребята, Слово, поднимающее гром? Чтоб оно не стыло на приколах, Коль друзей-советчиков не счесть. Песня, будь сердечной и веселой За такую дружбу, За такую честь! 1928–1929 18. ПРОЩАНИЕ С РОМАНТИКОЙ
На грудь наседает огромная тяжесть, Колотит по сердцу меня не щадя, Романтика снова уходит бродяжить По черным дорогам и площадям. И ей по следам засвистели ребята, Проспавшие в люльках семнадцатый год, Мелкокалиберные ребята… Ее останавливает обход. Начнутся расспросы про дальних да близких (Наганы на ленточках портупей): С какими друзьями вела переписку И с кем хороводитесь теперь? Я ставил парус на лодке глубокой, Ревела белугой большая волна. Романтика, амба! «Четыре сбоку, Четыре сбоку!» — кричит шпана… Сложила губы бантиком, А жительства — на грош, Отборная романтика, Погибельная дрожь!.. Бывало, и нередко, Она, войдя в игру, Дрожала, словно ветка На северном ветру. А там, где вихрь промчался В стремительном году, — Летела на тачанке В придуманном аду, Где только степи, степи, Винтовка и обрез, Где только кровь да пепел, Дым до седьмых небес!.. А где-то в поле пусто, Тишь да благодать. Шурум-бурум капуста — И песни не видать! 1928–1929 19. РЕЧЬ НА СОБРАНИИ ОДНОСЕЛЬЧАН Товарищи, одетые в ситец и ластик, Ветер водительствует грозой. На полустанки Советской власти Вылито озеро Красных Зорь. Пусть не поет, не кричит старожилам Птаха несчастная Гамаюн… Небо олонецкое окружило Землю отчаянную мою. Засуха вас никогда не конала, Ваши угодья — три гряды, Озеро, речка да два канала, С печки рукой достаешь до воды! Вы — представители Главрыбы… Как ни поверни, Что ни говори — Вот оно озеро — синяя глыба, Целое море, черт побери! Я принимаю, как награду, Вашу неслыханную зарю. Именем звенящего Ленинграда, Именем Республики говорю: «Ждем окуней зеленые роты, Сабли плотвы, сигов палаши, Чтоб через Нарвские ворота Шли обалдевшие ерши!» 1929 |
