Мне о России надо говорить,
Да так, чтоб вслух стихи произносили,
Да так, чтоб захотелось повторить,
Сильнее всех имен сказать «Россия»!
И не случайно первый и самый обширный раздел этой книги так и называется «Признание в любви» — в той любви к России, какая навсегда оставалась для поэта неутоленной и не высказанной до конца, сколько бы признаний ни срывалось с его уст!
Это слышится нам и в стихотворении «Наследство» (как и во множестве других!):
Не отец, не мать в далеком детстве,
А мои друзья в родном краю
Всю Россию дали мне в наследство,
Всю мою любовь, судьбу мою…
Это великое наследство поэта безмерно обогащает весь его внутренний мир, область его самых глубоких раздумий и сокровенных переживаний, сугубо личных, выстраданных долгими и трудными годами, а вместе с тем — роднящих с миллионами и миллионами:
Враг хотел отнять наследство это,
И не раз мы в яростном бою
Бились за весенний край Советов,
а стало быть, и «За свою любовь, Судьбу свою…». Одно неотторжимо от другого, и личная, Неповторимо-своеобразная судьба является здесь неотъемлемой частью того общего, чем живут наши люди, что и определяет их внутреннюю широту, масштабность их переживаний и устремлений.
Само имя нашей отчизны звучит для А. Прокофьева несравненной музыкой, о чем и говорит его стихотворение, открывающееся есенинским эпиграфом «О Русь, взмахни крылами!»:
Да, есть слова глухие,
Они мне не родня,
Но есть слова такие,
Что посильней огня!
В честь слова «Россия» и, главное, всего того, что оно значит для наших людей, поэт и слагает горделивый гимн:
Наполненное светом,
Оно горит огнем,
И гимном слово это
Гремит в стихе моем…
И таким гимном отчизне, восторженным и вдохновенным, звучат многие и многие его стихотворения. Одно из них поэт снова открывает эпиграфом из Есенина («О Родина, в счастливый и неисходный час…») и, словно продолжая его, возглашает:
О Родина, ты в сердце
Любого из солдат.
О Родина, ты в сердце
Давно несешь набат.
(«О Родина, по зову…»)
И поэт, повинуясь этому набатному зову, высказывает свою любовь к Родине непосредственно, прямо, открыто, не стремясь хоть в чем-либо умерить пылкость своего чувства, силу гордого и торжественного звучания посвященных ей стихов.
Во многих стихах А. Прокофьева мы угадываем и то, как дороги поэту и те города, края, селения родной страны, ее великие просторы, с какими столько связано в его жизни, что нельзя всего и пересказать! Тут особое место в творчестве А. Прокофьева занял Ленинград, ставший навсегда дорогим и близким ему за те несколько десятилетий, какие поэт прожил в нем, и с которым связана вся его творческая биография. Поэт посвятил ему и его людям множество вдохновенных стихов, и без них нельзя составить достаточно полного представления о его творчестве. Даже сама земля Ленинграда, кажется поэту, — это особая земля, ибо необычайно много означает она в судьбах и истории родной страны, да и в его собственной судьбе, как он признается перед нами:
Вечно ощущать хочу отраду
Вашу,
перелески и поля,
И твою —
родного Ленинграда
Революционная земля.
(«Сердце радо…»)
И к этой земле, словно бы вобравшей в себя самый дух великого города, вновь и вновь припадает поэт, чтобы воспринять ее закалку, ее мужество и вольнолюбивый задор.
И как же поэту не гордиться тем, что его труды и его борьба, его самые большие устремления также порождены и вскормлены этой землей, посвящены ей, составляют в ее истории особые и неповторимые строки!
Он и Сибирь воспевал, встретившись с нею, словно захлебнувшись от переполняющего и рвущегося через все края восторга, которому не знал — да и не хотел знать — никакой меры, ибо ее бескрайности и беспредельность словно бы ответила его внутренней широте, перекликнулась с нею.
Сибирь — страна бессонная,
Бетонная,
Кессонная!
Сибирь — страна-громада.
Такую нам и надо!..
(«Сибирь — страна зеленая..»)
Немало стихов, пронизанных радостью и гордостью за эти края и их людей, творческие деяния которых отвечают их внутреннему размаху, посвятил поэт «стране зеленой», «морозами каленой», полюбившейся ему с первой встречи с нею.
А сколько еще и других краев и областей нашей родины воспел поэт, восхищенный их свершениями, их красотой и неповторимым многообразием! Среди них он особо сроднился с тем, какой был родиной Есенина, творчество которого было необычайно близко ему, по-своему отозвалось в его стихах, а потому и ставшим для Прокофьева навсегда дорогим и любимым:
…краса моя,
Краса и свет… —
(«Синь да синь»)
тот свет, какому никогда не дано померкнуть в его душе и каким нельзя не поделиться со всеми теми, кто жаждет его, как делился некогда и сам Есенин.
Приглашая своих читателей к путешествию по всем областям и краям нашей родины, поэт возглашал:
Нет в России города без славы,
Местной, повсеместной, мировой.
На своих птенцов глядит держава,
Видит их с горы сторожевой…
И сам он стремился увидеть воочию любые наши селения и города, молодые и тысячелетние, раскинувшиеся где бы то ни было — у подножья гор или среди степных просторов, в Заполярье или в дальних сибирских краях.
А с наибольшей увлеченностью и всепроникающей прозорливостью запечатлен им, пожалуй, тот ладожский край, чья жизнь знакома ему с самых малых лет во всей ее основе и подноготной. В каких бы краях ни побывал поэт и где бы он ни был, он признается:
Я вижу волн сердитых глыбы
И небо, слитое с водой.
Мне всюду мнится в блеске молний
И электрических огней
Кусок земли, идущей в волны
Бессонной Ладоги моей!
(«Друзья мои!»)
И сколько важного и значительного он сумел сказать о ней, как много открыть и увидеть, как полно и многообразно передать ее безудержную удаль и суровую красоту, повседневный быт людей, вскормленных и вспоенных на берегах того же озера и словно воспринявших крутизну его волн, их широкий и вольный размах!
Крайне характерно и примечательно здесь стихотворение «Чем знаменита Ладога?», где поэт словно бы одним взглядом окидывает любимое им озеро и его побережья.
