В особенности если вспомнить о событиях, которыми ознаменовался конец старого режима — режима, загубленного теми, кому монархия дала столько привилегий, — бессознательность Сен-Симона покажется просто постыдной. Этот человек, талантливый, высокопоставленный, который должен был бы хорошо все понимать, рожденный явно для того, чтобы служить со всем блеском, и вдруг покидает армию в самом начале наижесточайшей из войн. В то время как придворные его поколения рискуют жизнью шесть месяцев в году в течение восьми лет, находясь на передовой линии, защищая крепости, территории, захваченные врагом, этот герцог живет в Версале и занимается тем, что критикует его пороки и бесполезность. И когда, солидаризуясь со своими подданными, король призывает народ подняться против врага в едином порыве и проявить общее, национальное усилие, герцог придирается к мелочам, когда речь идет о возрождении страны. Именно такие люди, как Фенелон, Буленвилье, Сен-Симон, воспевающие иную форму монархии и которые больше роялисты, чем сам король, и погубят монархию.

Людовик XIV не много говорит, но опала, в которой он держит Фенелона, и вежливое презрение, которое он демонстрирует к Сен-Симону, говорят о его глубокой проницательности. Сен-Симон, взывая к потомству, хотел представить Короля-Солнце как разрушителя прежнего порядка, как отъявленного врага дворянства. Каждый этап его правления, капитация, смелое введение десятины, напротив, указывает на то, что Людовик XIV был хранителем определенного порядка. Он его сохраняет путем реформ, рассчитанных на длительный срок, прагматичных реформ. Его налоговая реформа, проведенная в два этапа (1695 и 1710 гг.), оправданная во время войны, приемлемая и принятая самыми бедными французами, уменьшала привилегии, но и не слишком ранила привилегированных. Если бы Бурбоны поступили так же смело и умно в век Просвещения, разве случилась бы революция в 1789 году?

В тот момент, когда король и его правительство размышляли над налогом десятой доли, положение Филиппа V в Испании становилось критическим: 10 сентября внук Людовика XIV должен был бежать из Мадрида в Вальядолид. «Было больно смотреть на короля в таком положении»^{97}. Его враги, Штаремберг и эрцгерцог, приближались к столице. Для того чтобы спасти положение, у Филиппа ничего не было, кроме сильного желания сопротивляться и доблестного талантливого воина, его дяди герцога Вандомского. Вот эти два фактора совершили чудо. В октябре герцог Ванд омский сообщал «герцогине, своей жене, что он собирает войско, чтобы выступить против врагов, и что нет ничего проще, чем разгромить их в пух и прах»^{9}. В конце ноября наши противники, испугавшись увеличения военных сил Бурбонов и расстроившись из-за отсутствия энтузиазма у испанцев по отношению к эрцгерцогу, ушли из Толедо в направлении Арагона. 30-го герцог Вандомский писал маркизу де Суршу: «Я надеюсь, что вы отныне будете получать только хорошие вести из Испании». 19 декабря в Версаль приходят известия первостепенной важности. В эту пятницу, прослушав мессу и пообедав, в полдень король собирался сесть в карету, чтобы «поехать… в Марли», как в его кабинет быстро вошел де Торси и принес Его Величеству депеши от королевы Испании. В среду, 24-го, прибыл герцог Альба в час дня и привез дополнительные сведения, благоприятные для обеих корон.

Эти события начались 6 декабря; в этот день Филипп V покинул Мадрид и отправился в направлении Алькалы, он узнал, что враги, чтобы ускорить свое отступление, разделили свои войска. Герцог Вандомский, который осуществлял на деле командование, неподалеку от города Бриуэга подошел к войскам графа Стейнхопа и после ожесточенной битвы принудил его к капитуляции, заставив сдаться на милость испанского короля. Таким образом, арьергард союзников оказался в плену у Филиппа V. «Удивление было огромным, когда узнали о численности войск, попавших в плен. У Стейнхопа было восемь английских батальонов и восемь английских эскадронов, — напишет герцог Вандомский, — два генерал-лейтенанта, два бригадных генерала и почти все офицеры, которых Англия послала в Испанию драться»^{97}. Если бы Стейнхоп продержался часов двенадцать, ему, возможно, помог бы выйти из окружения Штаремберг, который уже повернул назад, чтобы выручить английские войска (9 декабря 1710 года).

Но австрийцы, подошедшие слишком поздно, натолкнулись на следующий день после обеда около города Вильявисьоса на армию герцога Вандомского, выстроенную для наступления. К концу дня 10-го Штаремберг потерял три четверти своей армии. Из 11 500 человек спаслось менее 3000. «Страшно было смотреть на число убитых, оставшихся лежать на поле боя». У врага было 2800 убитых и 5600 пленных. Он оставил на поле боя 22 орудия, все свое снаряжение и «огромное количество знамен, штандартов и литавр»^{97}. Филипп V был в течение целых трех ночей «среди своих войск, не раздеваясь и не разуваясь, в такое холодное время года». В то время как злосчастный граф Штаремберг бежал в направлении к Каталонии, герцог Вандомский дописывал свою реляцию о сражении 20-го. «Никогда не было, — пишет он, — для армий короля более удачного сражения, чем сражение при Вильявисьосе, которое принесло полную победу; эта огромная армия, которая дошла до Мадрида и создавала угрозу оккупации для всей Испании, теперь разбита полностью после двух боевых операций»^{97}. Ни Бриуэга, ни Вильявисьоса не заслуживают того, чтобы эти сражения изучались в военных школах, тактическое развитие этих операций было довольно банальным, но двойная победа заставила эрцгерцога потерять последний шанс стать Карлом III Испанским. Эти победы закрепили престиж упорного и доблестного Филиппа V, укрепили наступательное искусство и «удачливость» герцога Вандомского. Последствия этих побед были огромны. «Сражение при Вильявисьосе, — пишет маркиз де Торси, — меняло полностью развитие событий в Испании и соответственно во всей Европе». Эти победы доставили «чрезвычайное удовольствие королю и Монсеньору», «а герцог Бургундский проявил благородство, забыл о нанесенных ему обидах и расхваливал герцога Вандомского». В воскресенье, 29-го, Его Величество заказал торжественный молебен в Версале, на котором он присутствовал во время мессы^{26}.

В лагере противника неудача следует за неудачей. 25 января 1711 года герцог де Ноай берет Жерону (город, который в 1694 году уже однажды брал его отец, маршал). В апреле умер император Иосиф I. Эрцгерцог Карл был его наследником; он будет избран императором в октябре этого года. Это событие в соединении с поражениями радикально изменит ситуацию Габсбургов на Иберийском полуострове. Насколько Европа — за исключением Франции — раньше принимала идею о двойной монархии (Вена для одного Габсбурга, Мадрид для другого, как во времена Карла II), настолько дворы теперь с беспокойством взирали на то, что огромная монархия Карла V может достаться эрцгерцогу Карлу, ставшему Карлом VI. Подобное опасение благоприятно скажется на переговорах между королевой Анной Английской и Людовиком XIV. Эти переговоры не были нами начаты в тот момент, когда мы были слабы. Наши успехи на море закрепляли нашу победу над графом Стейнхопом.

Если сражение при Вильявисьосе поразило европейское общественное мнение, способствуя спасению трона Филиппа V, другая война — война на море — разгоралась мало-помалу; решающий характер ее мы едва начинаем понимать. Вполне объяснимо здесь то, что историография очень односторонне и часто совершенно неоправданно рассматривала события. Многие авторы находились под сильным впечатлением, как мы это видели, мрачной легенды о сражении при Сен-Ва-Ла-Уге[120]. Некоторые, едва видоизменяя свое изложение событий, пишут об абсолютном триумфе английского флота над французским королевским флотом, наступившим либо после поражения у Виго (1702), либо после битвы у Велес-Малаги (1704). Одни и другие провозглашают раньше времени британскую гегемонию на море, недооценивая морскую мощь Людовика XIV, и, наконец, забывают о том, что Испания смогла выжить только благодаря морским связям с заморскими странами.