До сентября 1645 года королем, по установленному обычаю, занимались женщины. Отныне по достижении возраста, который Церковь, каноническое право и государство называют «сознательным возрастом» (возраст моральной сознательности, в котором уже умеют отделять хорошее от плохого, или возраст интеллектуальной сознательности), воспитание короля будет доверено мужчинам. В марте 1646 года королева-мать “назначает «кардинала Мазарини на должность суперинтенданта при особе короля для того, чтобы он руководил его образованием и воспитанием, и маркиза Вильруа на должность гувернера (находящегося в подчинении Мазарини) персоны Его Величества»^{70}. «Я считала, — уточняет она, — что этот выбор был определен той честью, которую покойный король, мой повелитель, ему оказал, желая, чтобы он был крестным отцом наследника». Вильруа будет наделен незаслуженными почестями, произведен в маршалы (2 октября 1646 г.), и ему будет пожалован титул герцога (15 декабря 1648 г.). Не замечено, чтобы он очень повлиял на формирование личности своего ученика, за исключением того, что время от времени он поддерживал решительные, здравые меры кого-нибудь из нижестоящих по должности, например камердинера Лапорта^{51}. Наставник Людовика XIV — это Ардуэн де Перефикс, настоятель монастыря в Бомоне, которому платили 6000 франков в год за то, чтобы он обучал короля истории и литературе, и которого в награду за это назначили епископом в Родез. Перефикс контролирует небольшую группу учителей: Жана Лебе (правописание), Лекамю (счет), Антуана Удена (итальянский и испанский языки), Давира (рисование), Бернара (чтение)^{149}. Но воспитанием короля не занимаются ни Вильруа, куртизан, лишенный индивидуальности, ни Перефикс, церковнослужитель, больше ханжа, чем духовник. Только Мазарини, вопреки бытующему мнению, отнесся со всей серьезностью к своей должности суперинтенданта.

Ему доверяет королева, которую он приобщает к сложным политическим наукам. Враждебное отношение к кардиналу выказывает Лапорт. Этот странный человек, пострадавший ради королевы во времена первого кардинала, стал в 1643 году большим роялистом, чем сам король — объект его поклонения. Лапорт принялся направлять королеву, доводить до ее сведения слухи, вредящие ее репутации, способствовать ее разрыву с Мазарини.

Анна Австрийская, более верная, нежели принято считать, всегда помнившая прежние услуги камердинера, будет терпеть все это до конца 1653 года. Лапорт из слуги необходимого превращается в невыносимого. Может быть, причиной тому послужило все возрастающее тщеславие: в 1643 году он получил титул первого камердинера Его Величества и дворянское звание и посчитал возможным подменять собой наставника (читает, не получив на это никаких полномочий, по вечерам королю «Историю Франции» Мезре), гувернера (выносит суждение о степени строгости или необходимой снисходительности), даже суперинтенданта.

Еще до того, как Мазарини получил эту должность, однажды в Компьене, в 1645 году, шестилетний король, увидев кардинала, проходящего по галерее дворца «в сопровождении большой свиты», не удержался от громкого возгласа: «А вот и султан!» Его Преосвященству было доложено об этом одним сторонникомдворянином; а королеве-матери — Его Преосвященством, но король отказался сообщить имя того, чью фразу^{51}, что было совершенно очевидно, он повторил.

Так шло воспитание короля, уже умеющего молчать, верного тем, кто ему служит и кто его любит. Он не понимал еще, насколько ценен был для королевства Мазарини, но знал, что де Лапорт любит его (короля) всем сердцем. В 1649 году Лапорт напишет: «Что бы я ни сказал ему, он никогда не выказывал мне неприязни: даже больше, когда он хотел спать, он желал, чтобы я положил голову на подушку рядом с его головой, и, если он просыпался ночью, он вставал и ложился рядом со мной; таким образом, я много раз переносил его спящего обратно на его постель»^{51}. Нужна была Фронда, чтобы Людовик стал восхищаться кардиналом, несмотря на то, что Лапорт постоянно настраивал короля против Мазарини, позволяя себе безответственные высказывания и недомолвки.

Почти всегда высказывается сожаление о том, что будущий Король-Солнце получил недостаточное схоластическое образование. Людовик это хорошо понимает и, уже будучи семидесятилетним стариком, будет сам говорить об этом в своих беседах с мадам де Ментенон. Вероятно, он будет недоволен тем, что плохо владеет латинским (поэтому Перефикс будет часто уступать место Ламоту Левейе, одному из лучших гуманистов своего времени и воспитателю Месье, брата короля). Он выкажет раздражение по поводу избытка либерализма тех, кому надлежало заниматься его образованием: гувернантки передали его на попечение слуг, Вильруа и Перефикс сделали почти то же самое. Вольтер будет ближе к истине, написав: «Мазарини продлил детство монарха на столько, на сколько смог»^{112}, ибо этот министр, которого мушкетеры Александра Дюма не называют иначе, как мужлан, был, несмотря на свое не очень знатное происхождение, благородным человеком, дворянином, даже аристократом. Он доказал это в молодости на поле боя, он это доказывал каждый день, выказывая уважение к добродетели королевы.

Либерализм, который побудил Мазарини одобрить второй выбор — Ламота Левейе («Несмотря на его пирронизм, — напишет Вольтер, — ему все же доверяли столь драгоценное воспитание»), не позволял ему вмешиваться в мелкие детали воспитания крестника и подопечного. Мазарини ограничился лишь тем, что заставил изменить катехизис, так как эта книга, написанная Годо, казалась ему содержащей некоторые фразы, имеющие двусмысленное политическое звучание. Он не подталкивал Перефикса к тому, чтобы тот как можно раньше начал обучать наследника латыни, однако Людовик XIV узнал довольно рано многие слова и выражения, которые свидетельствуют о глубоком знании языка и о том, что уроки, полученные маленьким королем, могли быть только блестящими. В век гуманистов уроки французского языка, преподанные гуманистом, также могли дать ученику представление о величии античного мира и привить вкус к римской культуре. Прибавим к этому значительный багаж знаний по истории (Перефикс неопровержимо продемонстрирует качество своих уроков, когда опубликует в 1661 году свою «Историю короля Генриха Великого»^{11}); хорошие начальные знания по общественному праву (основные законы и королевские права); солидный катехизис, основанный на декретах Тридентского вселенского собора католической церкви; Священное Писание, в центре которого сияет образ того самого царя Давида, хвалебные гимны которому Людовик XIV будет слышать до самой смерти, того самого короля-мессии, который, несмотря на свои грехи, станет примером для всех королей. К этим начальным, казалось бы довольно ограниченным, знаниям прибавляются математика, рисунок и живые языки.

Только благодаря непрерывному приобщению к знаниям понастоящему становятся королями. «Французы в молодости очень ветрены»^{42}, то есть легкомысленны. Зачем же переутомлять монарха программой, достойной гигантов Рабле? Лучше, чтобы у него была, по признанию Монтеня, «здравая голова, нежели забитая многими сведениями». Осенью 1648 года Перефикс воспользуется заключением Вестфальских договоров, чтобы прочитать маленькому королю курс истории Священной Римской империи и Рейнских стран, дополненный географическими и политическими соображениями^{149}. Можете быть уверены, что Мазарини одобрил эту инициативу. Латинским языком Людовик XIV будет заниматься почти всю свою жизнь, собйрая, рассматривая с восхищением, дополняя, описывая почти каждый день свою коллекцию, самую значительную в королевстве, бесценное ядро нашего «Кабинета медалей». И даже если Антуан Уден не слишком усердствовал в преподавании романских языков, мы знаем, что до смерти кардинала король будет продолжать учиться. С 1658 по 1661 год «шевалье Амальтео, советник и переводчик с итальянского языка», будет давать задания по языку Его Величеству — уроки в полном смысле слова, затем «переводы на итальянский и французский языки “Краткого изложения описания мира”». Тетрадь с упражнениями заканчивается словами: «Уроки для короля здесь кончаются: потому что Его Величество король стал взрослым и потому что великий кардинал Мазарини (sic — так) умер. Его Величество не будет больше заниматься этим языком, которым он уже хорошо владеет, поскольку отныне он полностью занят тем, чтобы дать законы всей Европе»^{172}.