«Ограда» — это слово было брошено и подхвачено даже поэтами. По мере того как Людовик XIV ослабляет Испанские Нидерланды, он уменьшает то, что голландцы называют «барьером». Но если король Франции упорно проводит эту силовую политику, то это он делает, чтобы создать на севере и на северо-востоке свой собственный барьер, который позволил бы ему округлить его владения. Итак, мы снова вернулись на исходные позиции. После смерти де Тюренна (1675) оборонительная стратегия одерживает верх;{123} ничего не поделаешь, если другие государства ей приписывают агрессивную подоплеку.
Начиная с 1681 года король засадил Вобана за работу, чтобы предохранить недавно приобретенное имущество. В 1682 году он построил и укрепил Саарлуи. На следующий год Страсбургская цитадель выросла как из-под земли. На самом деле она «выросла из Рейна», по крайней мере, так говорится в комментариях, почерпнутых из «Истории Людовика XIV в медалях». По приказу Людовика XIV «в Верхнем Эльзасе были подготовлены все необходимые материалы и обтесаны камни для строительства задуманной им цитадели. Эти камни и материалы были доставлены по Рейну до Страсбурга, и здесь очень быстро была сооружена цитадель, которая отбила у противников всякое желание оспаривать у Людовика его новые завоевания»{71}. Король Франции использовал эффект внезапности, поскольку он отдавал себе отчет в том, что империя обязательно отреагировала бы, если бы ей стало ясно, что город укрепляется на века, в то время как Франция получила Страсбург всего лишь на двадцать лет. Оборонительные сооружения вокруг Страсбурга, а также Фальсбур и Саарлуи на севере, Брейзах и Шлештадт в центре и Юнинген на юге, сильно укрепляли границу Французского королевства. Страсбург становился гарантом защиты, но не гарантом мира.
Со стороны Испании мир был всего лишь миром на грани войны. Франция опасалась неминуемой смерти Карла II и восстановления империи Карла V. В связи с этим Людовик XIV дал понять, что он оставляет за дофином право на испанское наследство. Итак, скоро появился новый casus belli. До 1685 года Испания допускала присутствие в Кадисе иностранных купцов, которые подрывали средь бела дня колониальную монополию на торговлю с обеими Америками, на которую претендовали испанцы. Маркиз де Прейи часто держал на приколе здесь свои корабли, чтобы покровительствовать французской торговле. Но в 1685 году Испания установила высокую пошлину на заокеанские товары; и это стало грозить разорением нашим соотечественникам. Пришлось направить в Кадис в июне 1686 года другую эскадру, чтобы заставить «испанцев снять новые налоги на товары ВестИндии, которыми французские купцы хотят торговать (торговые обороты исчислялись тридцатью или сорока миллионами), и чтобы добиться для французских купцов возможности, как и прежде, «присоединять свои корабли к флоту, который отправляется каждый год в Перу за серебром и золотом»{216}.
Тысяча шестьсот восемьдесят пятый год принес много разочарований: нельзя было, разумеется, рассчитывать, что вереница успехов будет бесконечной и не потребует никаких компенсаций. Напрасно после кончины Карла, курфюрста Пфальцского (26 мая), Людовик XIV стал отстаивать права Мадам, сестры покойного принца. Напрасно граф д'Аво старался поднять голландских республиканцев против статхаудера: протестантская эмиграция и отмена Нантского эдикта подрывали его акцию. Король Франции задевал Великого курфюрста тем, что поддерживал мир на севере и мешал ему воевать со Швецией. Что касается Англии, то ничего, по крайней мере внешне, для нас не изменилось; французские субсидии все так же помогали Стюартам быть независимыми от парламента и сдерживать враждебность своего народа по отношению к народу, живущему по ту сторону Ла-Манша. Людовик XIV подарил Якову II пятьсот тысяч ливров по случаю его восхождения на престол. «Никто так красиво, так благородно не поступает, как ваш монарх, — сказал король Англии версальскому послу, — мне не хватает слов, чтобы выразить ему благодарность, передайте ему, что я ему буду предан по гроб жизни»{216}. Но эти чувства нового монарха вредят Франции, как только он намеревается обойтись без парламента при решении военных вопросов, как только он делает попытку аннулировать Тест-акт, который отстранял от государственных постов диссидентов (католиков и пресвитериан). Франкофильство Якова не мешает ему заключить договор с Генеральными штатами Соединенных Провинций 27 августа 1685 года. Если добавить к этому оборонительному союзу, заключенному между двумя морскими державами, пакт, подписанный 12 января 1686 года между Соединенными Провинциями и Швецией, и оборонительный союз, заключенный между Швецией и Бранденбургом 10 февраля, то мы увидим, как постепенно намечается все большая и большая изоляция Франции.
Инициатива в данном случае явно исходит от протестантских стран, поскольку отмена Нантского эдикта — от которой они больше всех выгадали, кстати, — раздражает их население и восстанавливает его против Людовика XIV. Вскоре удается убедить католические страны, что необходимо создать лигу. Эдикт, подписанный в Фонтенбло, им никак не мешает. И вот уже упрекают короля Франции в империализме. Сила и престиж нашей страны у них вызывают сильное чувство зависти.
Престиж Франции
Слава оружия Франции, ее законы, ее литература, универсальность ее языка — все это способствует распространению ее влияния. В канцеляриях все, что не записано на латинском языке, излагается на французском, например, протоколы высокодержавных Генеральных штатов Соединенных Провинций. Политические деятели, важные персоны всей Европы понимают язык Расина и Боссюэ. Глубина нашей эрудиции, богатство и универсальность нашей литературы, пример нашего искусства (фундаментального и прикладного), престиж Версаля, блеск Парижа способствуют распространению за границей французских норм жизни. Можно сказать, что эта открытая цивилизация, цивилизация без границ — одна из форм империализма.
В период, отделяющий Голландскую войну от Десятилетней, королевство Людовика XIV присутствует везде в мире. А подобное присутствие внушает либо восхищение, либо страх. Бдительное правительство должно заботиться о том, чтобы восхищение не вылилось в зависть, а страх — в ненависть и открытую вражду. Вот почему король и маркиз де Лувуа создали и управляют совместно «тайной военной дипломатией», дополняющей, особенно в Италии и в придунайских странах, дипломатию господина де Круасси{165}. Речь идет о сети, собирающей информацию и внедряющейся под руководством замаскированных военных. Они являются предшественниками хорошо нам сегодня известных специальных служб.
Людовик, у которого обнаружился недюжинный талант пропагандиста, весьма ловко использует также публицистов. Один из них, некий Эсташ Ленобль, рьяно выступает в галликанской газете «Пробный камень политики», которая защищает интересы короля Франции против папы Иннокентия XI. Есть еще некий Гасьен де Куртиль де Сандра (1644–1712) — бойкое и плодовитое перо. Французская литература ему обязана произведением «Мемуары господина д’Артаньяна», из которого Александр Дюма создаст затем «Трех мушкетеров»; Людовик XIV нашел в нем преданного помощника. Куртиль де Сандра публикует, не подписываясь, бомбочку, озаглавленную «Поведение Франции после Нимвегенского мира». Она позволяет памфлетисту изложить в противоположном смысле «Ответ книге, озаглавленной: «Поведение Франции» (1683). Три года спустя де Сандра «поселяется в Голландии, где выпускает раз в месяц «Исторический и политический Меркурий». Но он так открыто становится на сторону Франции, что ему приходится покинуть страну»{165}.
Не случайно Лувуа служит посредником между королем и задействованными им писателями, то есть литературой, обслуживающей психологическую войну или, если угодно, завоевательный мир. Вот что писал в сентябре 1683 года военному министру барон Мишель-Анж де Вюорден (1629–1699), житель Лилля, примкнувший к партии Людовика, автор «Исторического журнала, содержавшего самые памятные события священной и светской истории и главнейшие факты, способные служить памятной запиской для написания истории Людовика Великого, XIV по счету» (два тома форматом в 1/8 долю листа): «Вдобавок к тому, что Вы изволили мне приказать, Ваше Превосходительство, я осмеливаюсь Вам послать первый лист «Исторической газеты», и я добавил к ней «Послание в стихах, посвященное королю», оттиск которого я посчитал необходимым сделать, чтобы Вам легче было его прочитать, а также выделить рисунок и план моего произведения и его представить Его Величеству, если Вы полагаете, что он соблаговолит взглянуть на него. Говорю Вам правду, Ваше Превосходительство, что нет такого подданного, который желал бы так же страстно, как я, способствовать распространению славы короля. И если этот первый образчик моего труда будет иметь честь быть одобренным Вами, я смогу дать читателям впоследствии вторую книгу. Она будет состоять из всех латинских произведений и надписей, которые я делал время от времени, чтобы отметить величие и скорость завоеваний короля, из похвальных слов, адресованных Его Величеству, лицам королевского дома, принцам, министрам, генералам королевских армий; я еще добавлю надписи, которые я сочинил для фортификаций, построенных или укрепленных королем… Это второе произведение написано на латинском языке и, следовательно, не будет иметь широкое распространение при дворе, но зато, Ваше Превосходительство, оно будет иметь большее хождение среди иностранцев и, таким образом, будет способствовать более широкому распространению славы короля»{148}.
