В общем, Людовик XIV предоставляет проповедникам ту же свободу, что и своим духовникам. Он им отказывает в праве критиковать свою политику; он допускает осуждение своих нравов, но при условии, что они будут сдержанными и учтивыми, четкими и краткими. Intelligenti раиса (умный поймет с полуслова). Двор понимает, что Маскарон вызвал неудовольствие тем, что во время пасхального поста 1675 года высказал с амвона суждение о завоевателях. Но за шесть лет до этого тот же Маскарон совершил — безнаказанно — еще большую дерзость во введении к своей проповеди «О Слове Божием»:
«Сильные мира сего и короли редко слышат правду. Мы же стремимся направить их на путь истины, а не ожесточить, и даже Священное Писание, которое приказывает нам возвещать правду владыкам мира, предписывает щадить их; мы знаем также, что Натан, который должен был поведать Давиду о его супружеской измене и о совершенном им убийстве, использовал для этого различные окольные пути, подсказанные ему Святым Духом; в силу всего этого правда открывается им с предосторожностями, которые сильные мира сего должны заметить»{195}.
Эти слова были произнесены в 1669 году, а в 1671 году Людовик назначил Маскарона епископом в город Туль.
С 1661 по 1715 год король прослушал — с большим вниманием до 1682 года и с благоговением после этого — более тысячи предрождественских и предпасхальных проповедей. Двор знает, что у него есть привычка «внимательно слушать оратора, опершись подбородком на набалдашник своей трости, скрестив предварительно на нем свои руки»{195}. Мадам Елизавета-Шарлотта рассказывает, как Людовик XIV сосредоточенно слушает проповедника. «Сидеть рядом с королем на проповеди — большая честь, но я охотно уступила бы свое место, так как Его Величество не дает мне возможности вздремнуть: как только я начинаю клевать носом, он подталкивает меня локтем и будит меня»{87} (1695).
Невозможно узнать, что таится в душе монарха. Но нельзя думать, что все его внимание было направлено только на поиск намеков, на моральное порицание и на похвалы, высказанные в его адрес. Хотел того Людовик или нет, двадцать шесть раз в году (плюс еще сорок одно воскресенье, Великий четверг, Вознесение, Успение, праздник Святого Людовика и некоторые другие праздники) он слушал, как произносят проповеди на моральные темы, как совершаются церковные таинства (Троица, Воплощение, Искупление), восхваляются основные богоугодные добродетели (вера, надежда, милосердие), изобличаются большие грехи (гордыня, скупость, сладострастие, приступы гнева, чревоугодие, зависть, лень), перечисляются дары Святого Духа (мудрость, ум, совет, сила, знание, набожность, страх Божий). Этот владыка, о котором говорят иногда, что он был полным профаном в вопросах богословия, подвергался в течение шестидесяти лет интенсивной дополнительной катехизисизации.
Катехизис Тридентского собора, постоянно повторяемый, расширенный, обнародованный, обеспечивает проведение Контрреформы. Протестанты того времени считают ее более католической, чем христианской. И действительно, проповедники Контрреформы больше поносят протестантов, чем неверующих.
Дело в том, что протестанты XVII века не видели — и этот стиль с длинными и напыщенными фразами часто скрывает от нас это еще сегодня, — что проповеди, произносимые во внутренней королевской церкви и в больших храмах Парижа, были перенасыщены цитатами из Священного Писания и Библии. Красноречие и риторика, клише и повторы, медлительность и многословие не могли заглушить рассудочную теологию, от которой выгоду получал (хотел он этого или нет) в первую очередь и в основном король (все проповеди, которые произносились при дворе, начинались с обращения к Его Величеству).
Давид и Людовик Святой против Аполлона и Юпитера
Наш век в дьявола не верит. Однако защитников дьявола в нем великое множество. Нам часто говорят: «К чему так много отводить места, придавать такое значение проповедям, которые произносились во внутренней королевской церкви? Ведь они не помешали Людовику XIV изменять королеве в течение двадцати лет». Так говорят те, кто забывает о духе, который царил в XVII веке, кто не видит «особенной черты этого века, не видит этой веры, которая не разрушается полностью в связи с падением нравов»{212}. Кстати, если придворные проповедники и затратили немало времени, чтобы наставить Его Величество на путь истинный в личной жизни, им это удалось сделать лишь в 1683 году (да, именно в 1683 году, а не в 1681-м). Часто задаются вопросом, почему историография говорит о 1681 годе, как если бы она считала естественным и нормальным, что Людовик XIV изменял своей первой жене со своей будущей второй женой; как если бы одержала верх претерпевшая изменения странная казуистика епископа Годе де Маре, импресарио — в митре новой Эсфири?
Повторим лишний раз: нравы — еще не все. В 1686 году, например, Мадам Елизавета-Шарлотта не считала своего деверя истинно набожным человеком. Она писала, что король воображает, будто он набожен, потому что не спит больше ни с какой молодой особой[80]. А вот двадцать лет до этого французы считали наоборот: их государь набожен, несмотря на то, что у него были молодые фаворитки. Simul justus et peccatot[81] (одновременно праведник и грешник). Пасхальные и рождественские посты сразу не превратили Людовика в остепенившегося монарха. Но они постоянно приобщали его к Закону Божьему, без которого нравственная жизнь немыслима, напоминали ему о догматике, своего рода «арматуре» веры. Людовик не принимает себя за Аполлона; он также не отождествляет себя с Зевсом Олимпийским; и этим он обязан христианству.
Если бы мы перестали читать нравоучения (и повторять то, что авторы учебников и исторических романов вбили и нам в голову), то вовсе не авторитарность короля нас удивила бы, а нечто совсем другое. Давайте сравним ее с деспотизмом, с тщеславием, с беспределом, отсутствием чувства меры любого современного диктатора — красного или коричневого! Нас, наоборот, должны были бы удивить относительная мудрость, настоящая сдержанность, старание поступать разумно, здравый смысл, которые проявлял Людовик XIV, в то время как он обладал такой обширной властью и осуществлял личное правление в течение более чем полувека. И чувством меры, этим соединением ценнейших качеств, король был обязан религии. А если нельзя отрицать участие духовников в воспитании своей паствы (хотя понятие меры и плохо увязывается с образом отца Летелье), то надо думать, что вклад проповедников был еще больше. Во время рождественских и пасхальных постов они часто ставили в пример монарху библейского царя Давида. Давид — избранник Божий, помазанник Божий. Тот факт, что он выскочка, — в то время как королевский дом Франции ведет свое начало от IX века, — не имеет большого значения или же этот факт должен обуздать гордыню Бурбонов. А вот тот факт, что Давид — грешник перед обществом, изобличенный Натаном, напоминает королю Франции, что Бог ставит веру и надежду выше всех проблем плоти, что Господь наблюдает за королями и что короли не обладают всеми правами. Юпитер изменяет законы морали по своему усмотрению, Аполлон может действовать как ему вздумается, христианский же король, король — наследник Давида, должен давать отчет Господу о своем поведении. Права, которыми Бог наделяет властителей, историография представляет иногда как нечто не имеющее пределов, а на самом деле эти права идут от Ветхого Завета и нам передаются голосом Маскаронов и Бурдалу.
Если Давид представлен Людовику XIV как абсолютная модель для подражания, то это не мешает духовенству усилить воздействие преподанного урока, ссылаясь на пример еще какого-нибудь французского короля. Речь идет в данном случае о Людовике IX Святом, о монархе, с которого надо брать пример, от которого происходит создатель Версаля и который, как мы знаем, является его триста шестьдесят восьмым потомком{150}. В XVII веке панегирик — форма, весьма ценимая, священного красноречия: Боссюэ, Бурдалу, Флешье и Маскарон соперничали в этом жанре. В праздник Святого Людовика (25 августа), — день ангела короля, — а также День армии, практически день национального праздника, — Людовик XIV традиционно выслушивает речи, восхваляющие, прославляющие и превозносящие добродетели его благочестивого предка. При дворе и в Париже, в городах и поселках, в военных лагерях отмечается память Людовика Святого. В то время как духовники Людовика XIV призывают его непосредственно подражать тем или иным качествам своего предка, десятки, сотни других клиров поясняют его подданным, каким должно быть, в сущности, поведение монарха.
