На деле, чтобы умилостивить короля, отец де Сент-Март отправил ему посланника, отца де Сайяна, друга Арле, которому поручили доложить об ассамблее конгрегации. В субботу 26 сентября в Сен-Жермене Людовик XIV по возвращении с мессы впервые принял ораторианца: «Ну, с этим покончено? — Ваше Величество, ассамблея закончилась так, как этого желали Ваше Величество. — Но это прошло единодушно (sic — так) со стороны всех? — Да, Ваше Величество, единодушно со стороны всех». На следующий день, когда была дана настоящая аудиенция, Людовик начал беседу таким образом (в стиле, который станет потом стилем Наполеона): «Итак, месье, назовите нам ваших руководителей, их имена, из каких они мест, опишите их характеры». А затем по поводу пунктов доктрины: «Эти вещи выше моего понимания. Вы ошибаетесь, если думаете, что я теолог. — Ваше Величество позволит мне сказать, я надеюсь, что я не считаю, что ошибаюсь. Господин архиепископ нас заверил, что Ваше Величество очень хорошо во всем разбирается и всегда все решает правильно». Людовик XIV улыбается и продолжает чтение докладной записки ораторианцев. Король доходит до пункта, касающегося философии Декарта, «которую король запретил по веским причинам». — «Да, по очень веским причинам. Нет, я не хотел помешать, чтобы ее преподавали, как ее преподают Монсеньору, но я не хочу, чтобы ее положили в основу доктрины»^{214}. Несмотря на улыбки, расточаемые монархом, ссылка святых отцов не была отменена. Людовик сохранил в душе злобу, например, по отношению к отцу Лами, которого язвительно называл «ваш человечишко из Анже».

Отношения короля и этих церковных либералов оставались «скрипучими» до конца царствования. Король и его духовник будут продолжать их подозревать в ереси. Конечно, ни картезианская философия отца де Мальбранша, ни рациональная (или рационалистическая) экзегеза отца Ришара Симона, ни библейские комментарии отца Кенеля не займут «серединной позиции». Но все произошло так, как если бы отцов ордена ораторианцев подталкивали к интеллектуальному бунту, как если бы их обвиняли в том, что они изначально стремятся к независимости. После вооруженного мира началась настоящая война. Триумвират, состоящий из Людовика XIV, архиепископа Арле и отца де Лашеза, многократно пытался добиться отставки отца де Сент-Марта. Король его ссылал дважды; но генерал устоял до 1696 года. Французский орден ораторианцев спасла антипротестантская политика короля. В 1674 году король хотел было уже просто-напросто закрыть их коллежи. В 1685 году, поскольку королю нужны были миссионеры для протестантских провинций, он вновь вспомнил о качествах ораторианского ордена. Отставка де Сент-Марта, после того как он отбыл четырехлетнюю ссылку, избрание более гибкого генерала, отца де Латура, также немного смягчили ситуацию. Латур, очень тонкий церковный деятель, испанец по происхождению, был на хорошем счету у Его Величества, так как был августинцем только в глубине души. Он смог избежать обвинения в янсенизме и в то же время сохранил настоящую симпатию к Соанену, Ноайю и даже к Кенелю. Благодаря ему, а не королю орден ораторианцев просуществует, не испытав большого ущерба, до конца правления Людовика XIV.

Да простит нас читатель за то, что мы так углубились в размышления о доктринах, о дисциплинарных делах конгрегаций. Они помогают лучше понять личность Людовика XIV. Это предубежденное отношение к конгрегациям, к их генералам, к их оффисье, ассамблеям, эта постоянная инквизиция, которая доносит до Сен-Жермена или до Версаля самые незначительные высказывания преподавателей философии, не показывают нам короля с лучшей стороны. Под прикрытием защиты чести Господа больше проявляется не величие короля, а его тщеславие. Здесь речь идет уже не о религии и даже не о политике, а о полицейском надзоре. «Интересы Неба» совпадают с желаниями иезуитов и королевской авторитарностью.

Людовика XIV можно оправдать лишь в том, что он был искренен в своих убеждениях.

Неудивительно, что, идя в фарватере Тридентского собора и следуя его логике, король Франции считал своим долгом бороться против реформы, поддерживать томизм против новаторской философии и даже энергично противостоять янсенизму; ибо этот янсенизм, вышедший из Контрреформы, воинствующий и страстный, мог быть воспринят как карикатура на Контрреформу. Вот почему Людовик XIV посчитал нужным подвергать всяческим гонениям инакомыслящих. Как и все христиане того времени — и католики и протестанты, — он был нетерпим. (В обществе, где допускается существование двух правд, пусть даже неравных, можно терпимо относиться к той, которая считается менее совершенной; но там, где есть лишь одна-единственная правда, терпимо относиться к заблуждению — значит наносить ущерб правде…) Нельзя, однако, отождествлять нетерпимость и фанатизм. Вольтер, который был знатоком в этом деле, рассудил очень верно: в 1702 и 1704 годах фанатизм был не в стане Людовика XIV, а в стане камизаров. В самом деле, можно себе представить, что обстоятельства вдруг вынуждают человека, не исповедующего крайних взглядов, занять какую-либо крайнюю позицию.

Религиозная позиция короля — и я не побоюсь это лишний раз повторить — совпадает с позицией Боссюэ: он занимает промежуточное место между экстремистами-догматиками и экстр емистами-моралистами. Он придерживается так называемого «среднего пути», того самого, который проповедовал будущий Кондомский епископ (Боссюэ. — Примеч. перев.) в надгробном слове, произнесенном на похоронах Никола Корне (1663): «Надо придерживаться “золотой середины”: это тропа, где справедливость и мир заключают друг друга в объятия, иными словами, где встречаются истинная прямота, и надежное спокойствие совести: Misericordia et veritas ooviaverunt sibi, justitia et pax osculatae sunt (“Доброта и правда рядом соседствуют, справедливость и мир облобызались”)»[82].

Этот средний путь также соответствует определенной манере себя вести. «Делайте так, — пишет Блез Паскаль, — как поступали с самого начала, искренне веря, окропляя себя святой водой, заказывая мессы и т. д.». Посмотрим, как поступал Людовик XIV (у которого не было никакой необходимости притворяться, что он верит). После его смерти задавались вопросом: носил он власяницу или нет?^{87} Но начиная с 1661 года его подданные видят, что он ежедневно слушает мессу. Может быть, он это делает вначале без особого энтузиазма. Будь он простым дворянином, он довольствовался бы одной воскресной службой. Но он был королем. Он считает своим долгом перед Богом слушать мессу каждый день, чтобы сподвигнуть своих подданных ходить на службу в церковь хотя бы каждое воскресенье. Аббат Шуази уверяет нас, что Людовик «пропустил мессу лишь один раз за всю свою жизнь»^{24}. В версальский период жизни, по свидетельству Данжо и Сурша, короля приносили в церковь на портшезе, когда у него были приступы подагры. Когда он был серьезно болен, он слушал мессу, лежа в постели (так было, например, 3 ноября 1701 года^{97}). Такая набожность не ограничивается желанием прослушать несколько месс или окропиться святой водой!

Я знаю, что Людовика XIV часто упрекают — и не только Мадам Елизавета-Шарлотта и Сен-Симон — в том, что он исполняет обряды немного по-крестьянски. В то время, когда уже начинают продавать или раздавать молитвенники, он довольствуется тем, что читает молитвы, перебирая четки. Мадам рассуждает как протестантка, а Сен-Симон как сноб. А вообще, это трогательное зрелище: столь славный монарх вдруг начинает вести себя как самый скромный из его подданных, предпочитая брать пример с мытаря, нежели с фарисея. Раз уж король верит как простолюдин, как утверждает кардинал Флери, почему он не будет вести себя и во время богослужения как все простолюдины в его королевстве? Франсуа де Ласаль, который призывал всех присутствовать ежедневно на мессе, не требовал строжайшим образом следить за ее ходом. Месса была для него «стержнем для духовной гимнастики», а «размышления над таинствами»^{41} — это лучший способ к ней приобщиться. В XVII веке все знали, что именно чтение молитв с перебиранием четок и было не чем другим, как размышлением о радостных, мучительных и славных таинствах христианской веры. Вот почему духовники короля никаких претензий к нему не предъявляли за то, что он ограничивается чтением молитв, перебирая четки.