Дворец Алкионы (6–13 мая 1664 года)
Надо было, по всей видимости, каждые два года для двора и Парижа, для знати и народа, для жителей королевства и для потрясенных иностранцев создавать какое-нибудь блестящее представление, которое могло бы заставить всех восхищаться королем, заставить его любить и завидовать ему, поскольку все здесь на виду: богатство королевства, величие правления короля, изобретательность и рвение поэтов и художников. В августе 1660 года въезд Людовика XIV и Марии-Терезии положил начало осуществлению этого замысла; в июле 1662 года большие конные состязания в Тюильри с достоинством продолжили начинание; весной 1664 года захотелось устроить нечто гораздо более грандиозное и незабываемое. Был задуман праздник, который назвали «Забавы волшебного острова», со «сказочными видениями»{242} в духе поэмы Ариосто «Неистовый Роланд». Он состоялся в прекрасных парках Версаля, которые уже были созданы архитектором Ленотром («насаждения находятся между будущим партером — нижней площадкой Латоны — и будущим бассейном Аполлона»{291}), и в маленьком замке, который привлекал всеобщее внимание, закрепляя любовь короля к пока еще скромной резиденции.
В феврале 1664 года король поручил своему старому другу, Франсуа де Бовилье, который был посвящен в любовные тайны монарха и которому был пожалован титул герцога де СентЭньяна в декабре 1663 года, организацию праздника. Сент-Эньян, первый комнатный дворянин, уже сочинял и ранние сюжеты для балетов. Он должен был теперь придумать сюжет для праздника, где все было бы «взаимосвязано и подчинялось бы единому порядку». «Он взял в качестве сюжета дворец Алкионы, который подсказал название «Забавы волшебного острова»; согласно Ариосто, храбрый Руджьери и многие другие доблестные рыцари удерживались на этом волшебном острове двойными чарами — красотой (хотя и заимствованной) и магией колдуньи — и были освобождены (после того как много времени предавались наслаждениям) с помощью кольца, которое разрушало волшебные чары. Это было кольцо Анжелики, которое нимфа Мелисса, приняв образ старого Атласа, надела на палец Руджьери»{74}. Прогулки, пиршества, танцы, турниры, театральные представления, музыка, концерты, угощения сменяли друг друга и по замыслу колдуньи должны были удерживать Руджьери и рыцарей. Весь ансамбль машинерии (декорации, укрытия в виде палаток, палисады, портики, живописная роспись, гербы, гирлянды, канделябры на 4000 свечей с укрытием от ветра) был так внушителен, что Вигарани должен был приняться за дело уже 1 марта. Мадригалы, сонеты и изречения к эмблемам было поручено сочинить Бенсераду и Периньи. Люлли была заказана музыка. По решительному указанию Его Величества все театральные представления зависели от Мольера, который прибыл на место празднования 30 апреля{191}. Были приглашены более 600 человек, которых король хотел хорошо угостить и развлечь, но большинство из них должны были сами позаботиться о своем жилье во время праздника. Если сюда присовокупить балетные труппы, комедиантов, разнообразных ремесленников, прибывших из Парижа, то получится целая маленькая армия{74}. Даже майские святые с праздниками которых связаны холода, смилостивились: «Само небо, казалось, благословляло замысел Его Величества». Двор прибыл на место празднования 5 мая. А в среду, 7-го, начался праздник.
В первый день с наступлением сумерек конные состязания были открыты появлением герольда, трех пажей, четырех трубачей и двух литаврщиков, богато одетых, а за ними де Сент-Эньян ехал на белом коне в костюме греческого воина Дикого Гвидона. На некотором расстоянии от этой группы выступали восемь трубачей и два литаврщика, затем ехал король, вооруженный на греческий манер, изображая Руджьери, «на красивейшем коне, огненно-красная сбруя которого сверкала золотом, серебром и драгоценными камнями»:
Какой рост, какая осанка у этого гордого завоевателя!
Его персона ослепляет всякого, кто на него смотрит;
И хотя, по своему положению, он уже так велик,
Есть еще что-то в его лице, что поражает.
За красавцем Руджьери следовали герои эпоса: датчанин Ожер (герцог де Ноай), Черный Аквилант (герцог де Гиз), Белый Грифон (граф д'Арманьяк), Рено (герцог де Фуа), Дюдон (герцог де Куален), Астольф (граф Дюлюд), Брандимар (принц де Марсийяк), Ришарде (маркиз де Вилькье), Оливье (маркиз де Суайекур), Ариодан (маркиз д'Юмьер), Зербен (маркиз де Лавальер, брат красавицы любовницы короля, которой предназначалась лучшая роль в спектакле). Все пришли в восторг от аллюра их лошадей, от разнообразия богатых одежд, оружия, ливрей. Роланд («Это был доблестный рыцарь Карла Великого»), которого представлял сын великого Конде, замыкал шествие дружины Руджьери. Затем катилась позолоченная и разукрашенная колесница Аполлона (18 футов в высоту и 24 фута в длину), на которой были кроме самого бога Аполлона четыре Века, змей Пифон, Атлант, Время (которое теперь воплощал собой Милле, основной кучер Его Величества) и «другие персонажи». Четыре крепких коня тянули это собрание аллегорий, за которыми следовали в качестве замыкающих двенадцать Часов и двенадцать знаков Зодиака.
Как только шествие закончилось и Бронзовый век (мадемуазель Дебри) произнесла в стихах приветственную речь в честь Аполлона (Лагранж представлял этот образ), начались великолепные игры в кольца, здесь король продемонстрировал необычайное самообладание и прославилась Лавальер. Наступила ночь, и все преобразилось, освещенное тысячами огней. Тридцать четыре «концертанта в красивых одеждах» сыграли затем по партитуре главного композитора Люлли «самый прекрасный концерт в мире». Затем во время «великолепного угощения» были представлены балеты, где блистали Пан и Диана, знаки Зодиака и все четыре Времени года. Как будто для того, чтобы утешить Марию-Терезию из-за присутствия Луизы де Лавальер, Весна в ее честь прочла стихи:
Среди всех только что расцветших цветов …я выбрала эти лилии,
Которые вы так нежно полюбили с ранних лет,
Людовик их пестует от захода до восхода.
Весь мир, очарованный ими, взирает на них с почтением и страхом,
Но их господство мягче и еще сильнее,
Когда они сияют белизной на вашем челе.
Ужин своей пышностью превзошел все ожидания. Кроме канделябров на 14 свечей, свет исходил от «200 факелов из белого воска, которые держали столько же человек в масках». Видно было как днем. «Все рыцари в касках с перьями разных цветов, в одеждах для состязания опирались на барьер; и это огромное число богато одетых придворных еще больше подчеркивало красоту и превращало это кольцо в волшебный круг»{74}.
На следующий день вечером под временным куполом, «чтобы защитить от ветра многочисленные факелы и свечи, которые должны были освещать театр», перед декорациями, изображающими дворец Алкионы на волшебном острове, Мольер и Жан-Батист Люлли развлекали благородное общество балетами, «симфониями», интермедиями. В середине этого зрелища была показана «Принцесса Элиды» — любовная, причудливая пьеса, «галантная комедия с музыкальным сопровождением», в которой ловкое жеманство в стиле Мариво — если только возможно использовать это понятие, связанное с именем Мариво, рождения которого надо было ждать еще 80 лет, — сохраняло условности «Астрей». Король дал своему автору всего лишь несколько дней, чтобы сочинить и прорепетировать это маленькое произведение; один лишь первый акт был написан стихами, «У комедии было так мало времени, что она наспех надела один башмак, а другая нога осталась босой» — фраза из рассказов того времени. Мольер в первой интермедии, сымпровизированной тут же, создавал смешное из ничего, что всегда было отличительной чертой этого великого комика:
