Людовик XIV вполне сознательно пошел на такой риск. Но риск был хорошо обдуман и сведен почти к нулю. Однако Кольберу, хотя он и был сильной личностью, никогда не удавалось навязать свою волю королю, как это мог делать в свое время Ришелье. У него не было и таких двух козырей, как у Мазарини, который был одновременно опекуном и крестным отцом Людовика. Король мог отстранить Кольбера в любой момент, и это не повлекло бы за собой ни «Дней обманутых», ни Фронды. В 1669 году Кольбер, казалось, достиг вершины своего влияния; однако и Лувуа возвышался и был уже в не меньшей милости, пожалуй, чем его соперник. В силу всех этих причин упряжка Людовик XIV — Кольбер, которая просуществовала двадцать лет и поражала некоторых современников, не имела ничего удивительного.
Кольбер был на девятнадцать лет старше своего повелителя, но такой большой разрыв в возрасте с лихвой компенсировался огромной разницей их статусов. Кольбер, одержимый Ришелье, воспитанный и завещанный королю кардиналом Мазарини, олицетворял одновременно традицию (живую традицию) и современность (современность обновленного государства, сросшегося с абсолютной монархией). А Людовик был человеком привычки, любил порядок, относился с большим уважением к прошлому, но вместе с тем был полон решимости довести до конца дело обновления государства. Если бы кардинал Мазарини не дал Кольбера королю, Людовик XIV вынужден был бы выдумать его. Но был бы он таким же удачным? У реального Кольбера, которого король терпит, есть одна черта, вызывающая раздражение. Идеи этого человека, прочно укоренившиеся в его голове, походят на предрассудки. Необходимость смет, расчетов, оценок «фактического состояния» заставляет министра часто противопоставлять взглядам своего господина и повелителя самые что ни на есть низменно-буржуазные аргументы. Если, с одной стороны, Кольбер унаследовал что-то от Мецената и от Сюлли, то, с другой, — он немного похож на Кризаля и на Санчо Пансу. Но этот недостаток — сущий пустяк в глазах Людовика XIV, который больше всего заботится об эффективности и ценит превыше всего незаменимые качества своего сотрудника и друга. Они оба одинаково одержимы идеями построения и укрепления государства, приумножения его славы и обеспечения преемственности. Оба трудолюбивы. Оба упорны. Оба патриоты. Ни тот, ни другой не получили схоластического образования. Оба посредственные лингвисты, и им пришлось усовершенствовать знание языка Цицерона уже в зрелом возрасте{112}. Оба принадлежали к разным поколениям, оба рано столкнулись с реальностями жизни, рано приобщились к самой сути общественных дел. Оба ставят опыт выше всего. Это два эмпирика, два прагматика. Неудивительно, что они понимают друга друга с полуслова. Их продолжительное сотрудничество позволяет находить столь удачные совместные решения, что историки теряются в догадках, чтобы раскрыть секрет каждого «сплава». Это так же, как с гобеленами короля. Восхищающийся ими без задних мыслей человек не знает, что Ван-Дер-Мелен был создателем рисунков, пейзажей и лошадей, а Шарль Лебрен — изображенных на полотне персонажей. Вот так же шла отлично согласованная работа Людовика с Кольбером, в которую каждый из них вносил частицу своего ума и своего искусства.
Король обычно видел дальше и охватывал все масштабней. В области строительства, например, он проектирует и решает все сам. Он просит Кольбера ничего не предпринимать в этом деле без его ведома. Если королю представляется, что Кольбер проинформировал его о строительстве лишь в самых общих чертах, он возвращает своему министру доклад с заметкой на полях, выраженной в весьма повелительной форме: «Детали всего!»{291} И тогда Кольберу ничего не остается, как корпеть над деталями (здесь мастерство исполнения доведено до гениальности). В иных делах они дополняют или, лучше сказать, сменяют друг друга. «Кодекс Людовика» заслуживает того, чтобы сохранить и прославить имя своего зачинателя; но, не будь Кольбера, говорили ли бы мы о нем через три века после его появления? Решения издать ордонансы о торговом флоте (1681) или военно-морских силах (1669, 1689) были приняты королем, но разработаны ордонансы были Кольбером и его сыном Сеньеле. Работа всегда ведется коллективно. Король подписывает, министр скрепляет подпись: Людовик — и ниже: Кольбер.
Если неудачно решение, которое было принято в результате работы в упряжке, непопулярен эдикт, если спорно то или иное назначение или оказывается непригодным разрешение того или другого вопроса, Людовик никогда не уходит от ответственности{251}. Никогда король не прячется за спиной Кольбера, Лувуа или Поншартрена. Он совершенно естественно и закономерно прикрывает членов своей команды, в этом режиме король мыслится как единственная за все ответственная фигура, тем более что он по собственной воле приобщается к работе, которую сам заказывает. Таким образом, королевская власть, которая, если учесть огромный авторитет ее самого могущественного министра, могла представиться кое-кому утратившей свой абсолютный характер, снова предстает перед глазами во всей своей славе, блистательно свободной де-юре и добровольно связанной дефакто. Масштабность и тщательность, свобода и зависимость переплетаются и объединяют Людовика XIV и Жан-Батиста Кольбера. Ведь не бывает же великих творений без спецификаций.
Ордонансы и уставы
«Поколение юного Людовика XIV[33] хочет, чтоб были произведены преобразования и централизация и надеется, что будет установлен порядок и укреплена власть»; и вот через двенадцать лет после Фронды появляется огромное количество кодексов, ордонансов и уставов. Для просвещенных монархов XVIII века они стали образцом для подражания. Традиционная историография приписывает обычно всю заслугу их создания Кольберу и его сотрудникам. Но «современники спонтанно воздали дань уважения королю за создание кодекса французского права»{251}. Это было не лестью, а признанием плана, воли и приложенного труда. Без великого замысла Людовика XIV: «трудиться ради закладки юридического фундамента королевства» — Кольбер никогда не смог бы проявить себя в полной мере. Без изучения Кольбером старых и новых ордонансов, без его методичности, без свойственного ему стремления к эффективности королевский проект не был бы осуществлен так быстро и так удачно. Замыслы короля и конкретный гений министра сочетаются. Их программы чудесно дополняют друг друга, поскольку «большой кодекс французского права, обнародованный Людовиком XIV, является (в большей своей части) законодательной оболочкой администрации Кольбера»{251}.
Об этом свидетельствуют три примера. Ордонансы о водах и лесах (1669), о торговле (1673) и морском флоте (1681) представляют одновременно, во-первых, регламентирование, необходимое министру, чтобы улучшить функционирование административного аппарата значительной части своего ведомства, и, во-вторых, кодификацию общенационального масштаба и имеющую почти мировое значение: через триста лет после ордонанса о морском флоте 1681 года около тридцати его статей остаются в силе, особенно те, которые «определяют морское побережье и его юридический статус (книга IV, глава 7)»{251}. Ордонанс о водах и лесах, соответствующий некоей «национализации» лесов, направлен на то, чтобы предохранить и приумножить достояние, а также обеспечить резервы судостроительных верфей и арсеналов Его Величества. Он нисколько не абстрактен и не утопичен, поэтому является образцовым (лесное национальное ведомство им пользуется и поныне). Его появлению предшествовала большая исследовательская работа, начатая еще в 1663 году. Ордонанс о торговле был также подготовлен коллегиально и весьма конкретно между 1669 и 1673 годами. Ордонанс о морском флоте созревал еще дольше. Кольберу, который опирался при разработке этого указа на данные, подготовленные комиссией портов, потребовалось не менее одиннадцати лет, чтобы определить и сформулировать программу морского флота. Отсюда и всеобъемлющий характер этого знаменитого ордонанса. Данный документ, которому действительно предназначено большое будущее (не он ли закладывает основы морского страхования?) и который составляет суть морской политики Кольбера, утверждает в то же время «программу мер, направленных как на приумножение количества портов и кораблей, так и на создание надежной морской полиции»{251}. Составляя законы, Людовик XIV и его министр усиливают, облагораживают, делают достойной подражания свою ежедневную, постоянную административную деятельность. Создавая современную администрацию Европы, Людовик и Кольбер устанавливают и оттачивают французское право.
