Следующая мера — создание укреплений на границах. В то время когда Себастьян Лепретр де Вобан всего лишь капитан, король детально интересуется, каким будет построенный благодаря воле и упорству Вобана «железный пояс», предназначавшийся для того, чтобы уберечь королевство от нашествий.

Затем в тексте «Мемуаров» говорится об укреплении законодательства, направленного против бранных слов и богохульства. Образцовый двор был бы создан, если бы можно было заставить окружение Его Величества вести праведный образ жизни. Были приняты меры против дуэлей. Примером тому может служить изгнание графа де Суассона. Пусть высокородное дворянство обуздает наконец свое стремление к независимости!

Параллельно король предпринимает борьбу против янсенизма, который считается опасным: его влияние расширяется, поскольку его проповедуют замечательные епископы и в его рядах находятся достойные приверженцы. Король оказывает вспомоществование жителям Дюнкерка, чтобы помешать им стать англичанами и протестантами. Кажется, что Людовик XIV заботится и о протестантах внутри страны: не следует их подталкивать к бунту, но не следует и оказывать им большие милости.

Использовав благовидный предлог для наведения порядка в финансах, король подвергает опале суперинтенданта, что влечет за собой политические последствия и репрессивные меры. Король не может допустить, чтобы Фуке был «верховным арбитром государства». Король сам стал, таким образом, своим собственным суперинтендантом. Следствием этого является создание королевского совета финансов, национализация и контроль над основными элементами бюджета, пересмотр ставок арендных договоров откупного ведомства (государство экономит, таким образом, 15 миллионов в год), а также введение палаты правосудия.

Важные назначения были семнадцатым по счету внутриполитическим мероприятием. Речь идет о выборе восьми прелатов и особенно шестидесяти трех новых рыцарей ордена Святого Духа (первые были выбраны в 1633 году).

В главных внутриполитических акциях выделяются пять, в которых видно стремление взять под свой контроль общество (двор, духовенство, судейскую администрацию), еще пять — это преобразование финансов, три относятся к военной сфере. Но эту деятельность короля в 1661 году можно понять лишь как его реакцию на Фронду: меры 2, 3, 4, 7 и 8 ликвидируют бунт знати, мера No 1 подводит черту под парламентской Фрондой. Королевская власть усиливается, а противозаконные силы и группы давления теряют свое влияние. Королевская власть прочно установилась с 1661 года, к обоюдной выгоде подданных и государства.

Итак, подводя итог первым месяцам своего правления, Людовик XIV извлекает простые правила. Его доктрина, которую легко резюмировать, является постоянным отражением его эффективной деятельности. Не будем удивляться, что она вызвала такой интерес. Король Франции дает наставление не только наследнику трона; он дал ориентацию Великому курфюрсту и Петру Великому, Марии-Терезии Австрийской и Иосифу II, Густаву III Шведскому, Екатерине II Российской и многим другим; всем королям и министрам, которых назовут «просвещенными».

В 1661 году Людовик XIV добился единства для Французского государства, придав ему определенный стиль. Из этого родилась та абсолютная монархия, которой в те времена восхищаются французы и которой пытаются подражать все короли Европы.

Сегодня эти факты полностью забыты. Нам трудно не поддаться власти слов. А начиная с 1789 года обучение все упрощало, исказило и очернило понятие абсолютной монархии. В XIX веке это понятие было заменено ужасным словом «абсолютизм». Прежний режим представлялся как система произвола, даже деспотизма или тирании. Исходя из такой подачи материала, монархия Людовика XIV воспринимается как правление, где все делается «по прихоти короля».

В общем, можно узнать, откуда берет начало тот или иной вымысел. Со времен Карла VII грамоты королей заканчивались выражением: «Такова наша воля»^{285}. Наши предки, для которых латынь не была чужим языком, читали: «Placet nobis et volumus» («Это наша сознательная воля»). Они видели в этой формуле решение короля, заранее обдуманное, а не его каприз. Так же не колеблясь они переводили monarchia absoluta — совершенная монархия.

От периода энтузиазма 1661 года до периода мрачного восприятия действительности, особенно проявившегося в 1715 году, пройдут пятьдесят четыре года, часто очень трудных, но не поколебавших по-настоящему восхищение французов режимом. Естественным было, даже для тех, кто выражал недовольство монархом, прославлять абсолютную монархию. В глазах некоего Паскье Кенеля (1634–1719), удаленного в изгнание янсениста, французская структура является совершенной, в которой «королевская власть есть вечная власть». Король пользуется законной верховной властью; «на него должны смотреть как на посланца Господа, ему подчиняться и безукоризненно повиноваться»^{100}. Некий Пьер Бейль (1647–1706), удаленный в изгнание кальвинист, осуждает смешанные правительства, прославляет после Гоббса «власть королей», хладнокровно заявляет, что «единственным и настоящим средством, которое помогает избежать гражданских войн во Франции, является абсолютная власть монарха, которая поддерживается энергично и за которой стоят все необходимые силы, заставляющие ее бояться»^{133}.

Но absolutus, который происходит от глагола absolvere (развязать, снять узы), французы XVII века понимают также, что monarchia absolute, обозначает — монархия без уз: монарха ничто не связывает в его поступках, но власть его нельзя считать неограниченной. Юристы-теоретики верховной власти (Андре Дюшен, Шарль Луазо, Жером Биньон) — словно случайно — стали развивать свои теории в 1609 или в 1610 годах, сразу после великой смуты, вызванной религиозными войнами, и перестройки королевства Великим Беарнцем (Генрих IV. — Примеч. пере в.). Почувствовали они это или нет, но прославлять тогда абсолютную монархию было равносильно тому, чтобы прославлять Генриха IV; их читатели могли, по крайней мере, понять, что относительно гибкая деятельность может легко сочетаться с суровостью принципов. В 1609 году невозможно было представить, чтобы можно было путать абсолютную монархию с деспотизмом.

Впрочем, для юристов, как и для образованных французов, королевская власть, если она абсолютна, является также ограниченной. Монарх должен уважать основные правила, называемые законами королевства. Самым важным является закон о наследовании, обычно называемый «салическим законом». Единственный в мире, логичный, точный; он творение того времени и выкован великими событиями нашей истории: он гарант преемственности и единства королевства; этот закон ясно показывает, что всегда предпочтение отдается государству, а не королю. Можно сказать, что для Франции он играет роль обычной конституции. Второй основной закон устанавливает неотчуждаемый характер государственной собственности и опирается на высокий принцип: монарх есть лицо, всего лишь пользующееся чужим имуществом, а не владелец своего королевства. Третье правило — не было принято всеми и повсеместно обсуждалось с 1614 года — называется законом независимости, парламент Парижа превратил его в систему свобод Церкви Франции, тем самым создав постоянную преграду против наступления Рима.

Из этих основных черт нашего государственного права следует идея, что монархия более абсолютна, чем монарх.

Короли Франции «своей властью обязаны только Богу и своей шпаге;^{37} своей шпаге, потому что они завоевали Галлию; Богу — согласно Священному Писанию. «Несть власти не от Бога», — заверял святой Павел в «Послании к Римлянам» (XIII, 1). На эту знаменитую тему наслаивается бесконечное множество вариаций: «Всякий добропорядочный христианин должен подчиняться власти Церкви, — записано в словаре Фюретьера, — а всякий добропорядочный подданный — королевской власти»; «надо соблюдать заповеди Бога и Церкви». «Надо исполнять заповеди короля».