Трудно назвать грустным словом «отступление» славный и кратковременный отход нашего 60-тысячного войска: на поле боя мы потеряли убитыми и ранеными около 10 000 человек. Де Монтескью уводит свои войска в направлении Баве. Барон Легаль и Пюисегтор ведут другие части в направлении Киеврена. Кавалерия прикрывает передвижение солдат и артиллерии. Не видно ни беглецов, ни отстающих^{295}. Карабинеры были в хорошей форме, хотя провели много великолепных атак в этот день, и теперь согласились спешиться и присоединиться к пехотинцам и драгунам, чтобы в свою очередь прикрыть передвижение других кавалерийских частей^{166}.

Уже 12-го французская армия снова готовится к сражению, в четырех лье от Мальплаке. Враг, у которого потери составляли 20 000 человек — в это число включены генералы и высшие офицеры, — не осмелится атаковать эту французскую армию. Враг даже оставляет поле боя. «Мертвые и умирающие отобрали его у живых; число лежащих на этом маленьком пространстве превышало 30 000… Двадцать тысяч раненых криками взывали о помощи, которую им невозможно было оказать при всем наимилосерднейшем отношении. Победитель испытал душераздирающую боль от этой мрачной сцены, и благодарственная молитва, которую Мальборо приказал петь своим победоносным войскам, звучала как похоронное пение»^{295}. А были ли союзники действительно победителями?

Вечером после этой великой битвы шевалье де Кенси увидел возле Баве, на расстоянии одного лье от Мальплаке, «мертвого человека, который, видимо, дополз до этого места. У него не было пальцев на ногах. Конечно, в таком состоянии он не мог идти»^{88}. А 26 октября Мадам пишет из Версаля: «Каждый день мы видим здесь офицеров на костылях»^{87}. В эту трудную осень 1709 года ни мобилизация простых людей, ни налог кровью не кажутся пустым звуком.

В Мальплаке маршалы Виллар и Буффлер не одержали победу, но они вели себя так же героически, как Монтескью и несколько других военачальников. Виллар не побоялся, чтобы воодушевить французский левый фланг, броситься в атаку во главе карабинеров, пришедших для подкрепления. Он «сражался как простой гренадер, нанося удары шпагой»^{97}. Будучи серьезно раненным в колено, он отказался сначала, как мы видели, уйти с поля боя. Читаем в королевской грамоте, которая его возвела в ранг пэра Франции (сентябрь 1709 года): «Наш названый кузен не хотел покидать поле боя и продолжал отдавать приказы; несмотря на боль, от которой он страдал, он оставался в строю, и только потеря крови и слабость, от которой он упал, потеряв сознание, дали возможность его унести»^{2}.

Революционные режимы сажают или убивают побежденных полководцев. Великие монархи, напротив, стараются вознаградить за доблесть и заслуги, даже если они не увенчались успехом. Людовик XIV довел эту систему вознаграждений до совершенства. Он сделал маршалами Турвиля (через 9 месяцев после сражения при Сен-Ва-Ла-Уге, в 1693 году) и Шаторено (через 3 месяца после его неудачи при Виго, в 1703 году). Сегодня он не только возвел в ранг пэрства герцогство Виллара, но и окружил «побежденного» при Мальплаке невероятным вниманием. Злонамеренные люди, возможно, видят в этом всего лишь заботу, оказываемую обычно такому удачливому генералу, одному из полководцев, способных остановить вражеское нашествие. Другие люди, мыслящие более здраво, понимают, что Виллар пользуется доверием офицеров и солдат, воплощает собой храбрость, отвагу. Отныне каждый будет радоваться в войсках и в городах, видя, что ему воздаются должные почести. Воздание чести такому воину равносильно объявлению благодарности всем храбрецам нации.

Король постоянно справляется о состоянии здоровья маршала. 19 сентября двор узнает, что Виллару стало лучше, но, чтобы его рана зажила, потребуется много времени; 24-го становится известно, что не следует слишком радоваться: маршал провел «всю ночь в больших страданиях»; наконец, 27-го прибывает курьер из Фландрии в Марли, он предупреждает, «что рана маршала Виллара не заживает и что под коленом образовалась припухлость». Очень обеспокоенный, Людовик XIV решает тогда послать во Фландрию Жоржа Марешаля, своего первого хирурга. Хирург находит, что положение Виллара довольно серьезно: «Он совершенно не спал. Боли от ранения прекращаются только от опиума»; «у него еще была невысокая температура и понос»^{97}. 4 октября ко двору пришел первый бюллетень об улучшении его здоровья. 6-го придворные узнали, что Марешаль сделал глубинный разрез под коленом герцога Виллара, «что пуля не повредила кость — версия, которую поддерживали многие хирурги, — а всего лишь слегка задела ее и оторвала от нее несколько осколков; что надо будет ждать эксфолиации кости, а чтобы облегчить этот процесс, нужно будет делать инъекции для очищения глубинных тканей», придворные узнали и многие другие конкретные факты о состоянии его здоровья. 8-го «во всех донесениях из Фландрии сообщалось, что маршал де Виллар счастлив оттого, что король прислал ему своего первого хирурга, без которого он бы погиб». На следующий день Жорж Марешаль вернулся в Марли и принес с собой полное успокоение монарху и двору^{97}. Многие придворные разделяли мнение Мадам: было бы действительно «досадно, если бы такой хороший человек (мы сказали бы: такой храбрый человек) умер!»^{87}

Однако суматоха, связанная с ранением маршала, этим не закончилась. В последнюю неделю октября король, узнав, что его маршал скоро будет в состоянии передвигаться, послал ему свои шатровые носилки. Виллар должен быть доставлен в наилучших условиях гигиены и комфорта в Версаль, где ему Его Величество предназначает апартаменты покойного принца де Конти. 13 ноября Виллар прибывает в Париж «при пышном снаряжении: его шатровые носилки — подарок короля — были впряжены в оглобли лошадей, за ними следовали три или четыре кареты с шестью лошадьми каждая, несколько легких упряжек и большой эскорт всадников»^{26}. Полководцу-победителю не часто оказывались подобные почести. 20-го Виллар подъезжает к Версалю «на своих носилках, окруженный всадниками, супруга маршала ехала за ним со своей свитой в двух каретах, и в каждую были впряжены по шесть лошадей». Вечером маршал разместился в апартаментах принца де Конти, очень подходящих для раненого, потому что «они находились на первом этаже»^{97}. На следующий день после полудня «Виллара посетило большое количество придворных, мужчин и женщин».

Король, со своей стороны, не ограничивается приемом герцогини де Виллар, которой он оказывает «многочисленные почести и выказывает свое расположение»^{97}, и организацией визита многочисленных придворных к раненому, в числе которых была и мадам де Ментенон. 22 декабря после проповеди Людовик XIV лично пришел засвидетельствовать свое почтение старому служаке, пытаясь показать urbi et orbi (всем и вся) своим необычно длительным визитом и личным вниманием, оказываемым больному, что верному солдату и заслуженному полководцу следует оказывать большие почести, чем многим коронованным особам. Не стоит дополнительно комментировать событие. Лучше предоставить слово очевидцам.

«Зрелище было прекрасным, — пишет Данжо, — здесь можно было увидеть большое количество придворных и гвардейцев, заполнивших всю галерею. Супруга маршала с сыном стояла у дверей апартаментов». Виллар лежал на небольшом диване. «Когда король приблизился к нему, Виллар склонился в самом почтительном поклоне, на который он был способен в его положении, — добавляет маркиз де Сурш, — и король поцеловал его в обе щеки»^{97}. Затем появился молодой маркиз де Виллар, семилетний мальчик, склонился перед Его Величеством и изящно приветствовал короля. Затем Людовик XIV приказал придворным удалиться и остался «в кабинете с дамами и малышом; королю принесли кресло, которое поставили в ногах маршала, чтобы король мог смотреть ему прямо в лицо, король попросил поставить ширму так, чтобы свет не мешал Виллару»^{97}. Разговор был очень долгим, как заверяет Сурш, около двух часов; то же самое записано и в дневнике Данжо. «По всей видимости, во время этой встречи было обсуждено много разных дел»^{97}. Раненый высказал желание «отправиться вновь в поход весной». Он явно торопился со своим выздоровлением, так как 23 апреля 1710 года, присутствуя на ужине короля, ему еще пришлось опираться «на костыли»^{97}.