К концу апреля Их Величества выезжают в направлении к Иль-де-Франс, через Шатийон, Бар-сюр-Сен и Труа. Но уже 4 июля двор поворачивает к югу, так как королева посчитала более важным утихомирить Гиень, чем сразиться с испанцами в провинции Шампань. Провинции, по которым они проезжают, все очень небогатые; приходится делать непредвиденные остановки, благодаря этому король и королева-мать входят в контакт с французами разных сословий. Возможно, Людовик уже познакомился с высказыванием Гроция, который назвал Францию самым красивым королевством после Царства Божьего. А сегодня он проезжает через свое королевство, вступает в контакт в людьми, видит, как плохо развиты ремесла и сельская экономика, что даже небольшой голод и незначительный кризис вызывают опустошение целых районов. В разгар гражданской войны будущие главы государства могут, увы, лучше нащупать пульс страны.
После того как был осужден янсенизм, пришел черед заняться возвращением в лоно Церкви «так называемых протестантов». В Кутра король «держал над купелью протестантского ребенка, которого обучили основам католицизма и обратили в католичество»{156}. Поездка в Гиень не была такой легкой, как путешествие по Нормандии. В этой провинции Их Величества увидели страшную нищету, ели здесь намного хуже, чем в Бургундии. К тому же эти южане — упрямцы. Бордо не похож ни на Руан, ни на Бельгард. Его жители оказывают сопротивление, держат на замке врата города в течение всего августа и сентября и открывают их только 1 октября, так как поспел виноград и они предпочли заняться его сбором, а не продолжать мятеж. Наконец, возвращение в Париж через Пуату дает возможность Людовику познакомиться с жителями других кантонов, влачащих тоже нищенское существование.
После того как состоялось заседание парламента с соблюдением церемониала присутствия короля в королевском кресле и на котором сторонники короля представляли большинство (7 сентября 1651 года), небольшой двор Анны Австрийской и Людовика вновь направляется в провинцию, Мазарини еще пока в ссылке. В октябре двор находится в Берри; с ноября 1651 по февраль 1652 года — в Пуатье, здесь к нему присоединяется Мазарини; в феврале — в Сомюре; в марте — в Туре, Блуа и Сюлли; в апреле — в Жьене, затем в Корбейе. Правда, Сен-Жермен, Мелен, Сен-Дени, Компьень, Мант и Понтуаз — не глубокая провинция; здесь у короля до его торжественного возвращения в Париж 21 октября 1652 года была возможность поговорить с почтовыми служащими, трактирщиками, буржуа и форейторами, вилланами и солдатами, а не только с льстецами и придворными.
Дни Фронды были для него годами учебы более тяжелой и более серьезной, чем годы учебы юного Вильгельма Мейстера. Настоящий великий урок Фронды заключался в том, что Людовик Богоданный узнал Францию такой, какая она есть, без прикрас.
Детской душе — тяготы взрослого
Отец Полен, иезуит, духовник юного короля, сопровождал его во всех этих путешествиях, с дороги о своих впечатлениях он писал либо своим вышестоящим церковным деятелям, либо кардиналу. Преподобный отец все время наставлял своего ученика. Он всякий раз пользовался случаем, чтобы усилить природное недоверие короля к кальвинизму, представить в неприглядно-подозрительном виде все начинания сторонников или друзей Пор-Рояля. Его переписка с Мазарини тоже не невинна. По ней можно судить о том, что отец Полен — страстный сторонник Молины. Он считает, что памфлет отца де Бризасье «Разоблаченный янсенизм» (1651) слишком терпим по отношению к августинцам. На следующий год духовник короля в письме кардиналу представляет янсенизм «исключительно враждебным религии и государству», как следствие протестантизма, и в этом он лишь повторяет тезисы Бризасье.
И тем не менее отец Полен, часто проявляющий свой фанатизм, опасно нетерпимый человек, при случае представляется другим, с лицом счастливого учителя-наставника, с нежностью относящегося к своему ученику. По письмам мы можем судить о нем как о доброжелательном, искреннем, не лишенном чувств и благородства духовнике Людовика XIV-ребенка (вероятно, должно сказать: отрока). Этот тип отношений довольно редко встречается, однако в данном случае искренность рассказчика кажется такой достоверной, что невольно хочется прислушаться к ней и поразмышлять.
У юного короля величественная осанка, которая подчеркивает его природную привлекательность. Когда в феврале 1650 года он предстает перед людьми Руана, его встречают возгласами приветствий, так как он «создан для того, чтобы управлять и нравиться». Он знает, чего хочет, тайно к этому готовится, действует очень быстро и уверенно. В начале января 1653 года, — Мазарини еще не вернулся в Париж, — юный монарх смело выступает против полудюжины бунтовщиков, которые еще остались в парламенте. Полен пишет: «Король силен и готов на все». Арест де Реца 19 декабря прошлого года как бы подтверждает эту мысль Полена. «Я присутствовал, — пишет духовник, — когда король отдал об этом распоряжение даже в присутствии вышеназванного кардинала, и провел это с такой мудростью, что трудно описать; только скажу, что не было политика более утонченного, который мог бы все так хорошо осуществить. Я был около вышеназванного кардинала, я его заставил восхищаться добротой короля и его величием, я радовался, что король так умело провел этот арест. Людовик подошел к нам обоим и стал говорить о комедии, которую он замыслил, говорил он очень громко, повернувшись к де Вилькье, затем, как будто смеясь, наклонился к его уху (это был момент, когда он отдал приказ) и тотчас отошел, сказав очень громко, как если бы это было продолжением разговора о комедии: «Главное, чтобы никого не было на сцене!» После этого я попросил короля пойти к мессе, так как был полдень, и король сразу ушел. В середине мессы де Вилькье доложил ему потихоньку на ухо об исполнении приказа, и, так как я был один в этот день возле короля, он повернулся ко мне и сказал: «Дело в том, что я арестовываю здесь кардинала де Реца»{156}. Конечно, совет дал Мазарини (он находился в тот момент в Бар-ле-Дюк), и в целом он руководил арестом. Исполнение этого деликатного дела является своего рода маленьким шедевром. Оно «удивило и поразило всех», кроме, вероятно, Мазарини, который воспитал короля.
Парадоксально то, что этот король, который так великолепно осуществляет свою власть, остается школьником. Так как Перефикс (аббат де Бомон, «почтеннейший епископ Родеза») часто отсутствует, короля доверяют случайным воспитателям. После Фронды это будет в основном Ламот Левейе. В Руане (февраль 1650 года) это Полен: «Этого захотела наша королева, — пишет он. — Дело пошло благодаря Господу с огоньком и как нельзя лучше». В действительности у Людовика тот же образ мыслей, что и у его матери: он не любит книги, он обожает разговор. Всю свою жизнь он будет совершенствоваться в этом. Пока, немного вероломно, его духовник этим пользуется. Полен не хочет надоедать королю серьезными разговорами о янсенизме и рас сказывает смешные истории и сказочки, предназначенные для того, чтобы вызвать ненависть и презрение к сторонникам Пор-Рояля.
Но теология не интересует религиозного короля (он будет всегда думать, что это дело специалистов), его религиозность основана на искренней и горячей вере. Его благочестие не как у Генриха III, на итальянский манер; он не молится и на испанский манер, как это делает королева-мать, что раздражает одновременно и Мазарини и парижан. Это ему не мешает сопровождать Анну Австрийскую к местам молений по престольным праздникам, участвовать в многочисленных процессиях евхаристий, причащаться вместе с ней в праздники. «Они оба, — пишет в 1650 году Полен, — исполнены такого благочестия, горячей любви к Богу и людям, что к этому невозможно ничего добавить». Людовик придает большое значение католическому культу Пресвятой Девы (культу Девы Марии),что было основной темой обсуждения на Тридентском соборе, и охотно подписывает декларацию от 25 марта 1650 года, которая является подтверждением обета Деве Марии, данного Людовиком XIII. Он молится денно и нощно, вознося молитвы Господу и прося о заступничестве (с лета по осень 1652 года Людовик каждый день молится об упокоении души Паоло Манчини, «которого он любит как живого»). Каждый день Людовик XIV присутствует на мессе, и этой привычке он будет верен до конца своих дней.
