5–6 Обратите внимание: в описываемый летний день 1820 г. Татьяна видит Онегина героем-демоном, явившимся из готического романа или байроновской повести, — т. е. воспринимает его сквозь книги, читавшиеся Онегиным в 1820 г. (глава Третья, XII), как и молодыми девушками в 1824 г., когда Пушкин сочиняет эту строфу, а не через призму своих собственных любимых сочинений, названных в главе Третьей, IX, где перечислены книги, увлекавшие ее до весны 1821 г., когда в кабинете Онегина она впервые познакомится с Метьюрином и Байроном (глава Седьмая).
8 Остановилася она. Этот момент повторится в ее сне (глава Пятая, XI, 14). Кстати, стоит отметить, что перед нами один из тех случаев, когда восьмисложная русская строка «ЕО» уменьшается вплоть до двух слогов при точном английском переводе. Другой такой же случай — «Благословенные края» в «Путешествии Онегина», XXIII, 14.
Между тем, в «ЕО» есть несколько случаев, когда восьмисложная строка русского текста наиболее точно передается по-английски двенадцатисложником.
12–14 Во французском переводе «Неистового Роланда» Ариосто, принадлежащем Трессану (обращаемся к нему, поскольку Пушкин был знаком с произведением по-французски), песнь III завершается так: «Вы знаете, к чему идет дело [внезапный крик, донесшийся из харчевни], однако как все произошло, вам предстоит узнать из следующей песни, потому что пора дать отдых моему голосу».
Есть в поэме Ариосто упоминание о «рыбах, коих нередко тревожит вторжение в их любовные тайны» (песнь VII), всегда повергавшее меня в недоумение. А в песне X (всего их в поэме сорок шесть) Анжелика лежит простертой на песке, «совсем нагая… без единого лоскутка, коим прикрыты были бы лилии и розы алые на подобающих местах». Галльские эмблематичные метафоры читатель обнаружит также в самых первых русских силлабо-тонических стихотворениях (Тредьяковский, Ломоносов), как и в строках из «Первого снега» Вяземского, вспомнившихся Пушкину в связи с главой Пятой, III (см. мой коммент. к главе Пятой, III, 6), где они, впрочем, отнесены к цветущему лицу:
Румяных щек твоих свежей алеют розы.
И лилия свежей белеет на челе.
Ср. у Томаса Кэмпиона, «Четвертая книга песен», VII:
Цветущий сад — ее лицо,
Где лилии и розы распустились…
Пушкин поставил дату под оконченной главой, указав месяц по-русски (а не по-французски, как прежде): «2 окт. 1825».
Глава Четвертая
Эпиграф
La morale est dans la nature des choses.
Necker.
«La morale est dans la nature des choses» <«Нравственность — в природе вещей»>. Неккер. «Нравственность выше расчетов. Нравственность — природа вещей в мире духовном; и, если в мире физическом расчеты исходят из природы вещей, которую никому не дано изменить, точно так же и в мире духовном следует исходить из природы, то есть из нравственности» <пер. В. Мильчиной> (Мадам де Сталь. О литературе. Ч. II, гл. 6, изд. 1818, т. II, с. 226).
«Вы слишком умны, — сказал г-н Неккер как-то Мирабо, — чтобы рано или поздно не признать: нравственность — в природе вещей» (Мадам де Сталь. Размышления об основных событиях французской революции (1818) ч. II, гл. 20; Сочинения, XII, 404).
Пушкин завершил главу Четвертую 3 янв. 1826 г., через несколько дней после того, как узнал о декабрьском восстании; в свете этого любопытно заметить, что фрагменту, из которого заимствована данная цитата, непосредственно предшествует следующее высказывание: «У меня в руках письмо Мирабо, написанное для передачи королю; он предлагает там всевозможные способы, чтобы монархия во Франции стада сильной и достойной, но ограниченной… Я не хотел бы, чтобы моя работа [заявил Мирабо] была направлена только на обширное разрушение». Слов через сорок приводится цитата из Неккера.
I–VI
Первые шесть строк (благоразумно) опущены Пушкиным в полных изданиях романа. К 1833 г. он был женат на Наталье Гончаровой столько же, сколько князь N. в 1824 г. на Татьяне Лариной: около двух лет. Первые четыре строфы под названием «Женщины. Отрывок из „Евгения Онегина“» были напечатаны в журнале «Московский Вестник», ч. 5, № 20 (1827), 365–67; беловая рукопись находится в МБ 3515. Строфы V и VI сохранились в черновиках в тетради 2370, л. 31, 32 об. и 41 об. Вот эти шесть пропущенных строф:
I
В начале жизни мною правил
Прелестный, хитрый слабый пол;
Тогда в закон себе я ставил
4 Его единый произвол;
Душа лишь только разгоралась
И сердцу женщина являлась
Каким-то чистым божеством.
8 Владея чувствами, умом,
Она сияла совершенством.
Пред ней я таял в тишине
Ее любовь казалась мне
12 Недосягаемым блаженством.
Жить, умереть у милых ног —
Иного я желать не мог.
II
То вдруг ее я ненавидел,
И трепетал и слезы лил
С тоской и ужасом в ней видел
4 Созданье злобных, тайных сил;
Ее пронзительные взоры
Улыбка, голос, разговоры,
Все было в ней отравлено,
8 Изменой злой напоено,
Все в ней алкало слез и стона,
Питалось кровию моей…
То вдруг я мрамор видел в ней,
12 Перед мольбой Пигмалиона
Еще холодной и немой
Но вскоре жаркой и живой.
5–7 Здесь занятна перекличка с интонацией, отмеченной мною в комментарии к портрету Ольги (глава Вторая, XXIII,5–8).
III
Словами вещего поэта
Сказать и мне позволено:
Темира, Дафна и Лилета
4 Как сон забыты мной давно.
Но есть одна меж их толпою
Я долго был пленен одною…
Но был ли я любим, и кем,
8 И где, и долго ли?…за чем
Вам это знать? не в этом дело,
Что было, то прошло, то вздор;
А дело в том, что с этих пор
12 Во мне уж сердце охладело;
Закрылось для любви оно
И все в нем пусто и темно.
Факсимиле черновика (2370, л. 41) опубликовано Томашевским в статье «Пушкин и французская литература», Лит. наследство, т. 31–32 (1937), с. 23. Справа на полях, вдоль строк 9–14, Пушкин нарисовал профиль Вольтера в ночном колпаке, там же — Мирабо и еще Вольтер без колпака — ниже, на той же странице.
