Строфа XIII (2371, л. 5–5 об.) датирована 19 февр. [1828 г.] в верхней части черновика (л. 5; год указан согласно Томашевскому, Акад. 1937, с. 661).
6 родная. Здесь тонкая двусмысленность, так как основное значение слова «родной» — «кровнородственный», но оно может значить «милый», а Ольга была Татьяне «милой» «родственницей».
Между прочим, эта страстная увлеченность младшей сестрой — новость для читателя, который будет удивлен, добравшись до главы Восьмой, почему Татьяна более не вспоминает Ольгу.
XIV
И въ одиночествѣ жестокомъ
Сильнѣе страсть ея горитъ,
И объ Онѣгинѣ далекомъ
4 Ей сердце громче говоритъ.
Она его не будетъ видѣть;
Она должна въ немъ ненавидѣть
Убійцу брата своего;
8 Поэтъ погибъ... но ужъ его
Никто не помнитъ, ужъ другому
Его невѣста отдалась.
Поэта память пронеслась
12 Какъ дымъ по небу голубому,
О немъ два сердца, можетъ быть,
Еще грустятъ... На что грустить?
XV
Былъ вечеръ. Небо меркло. Воды
Струились тихо. Жукъ жужжалъ.
Ужъ расходились хороводы;
4 Ужъ за рѣкой, дымясь, пылалъ
Огонь рыбачій. Въ полѣ чистомъ,
Луны при свѣтѣ серебристомъ,
Въ свои мечты погружена
8 Татьяна долго шла одна.
Шла, шла. И вдругъ передъ собою
Съ холма господскій видитъ домъ,
Селенье, рощу подъ холмомъ
12 И садъ надъ свѣтлою рѣкою.
Она глядитъ — и сердце въ ней
Забилось чаще и сильнѣй.
Пушкин пишет в заметке (Болдино, 1830 г., черновик — в МБ 2387 А — тетрадь, сшитая из отдельных страниц после смерти поэта в жандармерии — л. 22; впервые опубл. в 1841 г.):
«Критику 7-ой песни в Сев<ерной> Пчеле[72] пробежал я в гостях и в такую минуту, как было мне не до Онегина… Я заметил только очень хорошо написанные стихи и довольно смешную шутку об жуке. У меня сказано:
Был вечер. Небо меркло. Воды
Струились тихо. Жук жужжал.
Критик [Фаддей Булгарин] радовался появлению сего нового лица и ожидал от него характера, лучше выдержанного прочих».
2 Жук жужжал. Имеется в виду майский жук — насекомое, одно из двух разновидностей Melolontha, летающих неловко, с тупым упорством в сумерки вдоль сельских дорог в мае и июне. Некоторые поэты путают его жужжание или шум с гулом сумеречных бабочек, жужжащих с наступлением ночи над цветами; у Шекспира же подразумевается (см. ниже) навозный жук (Geotrupes sp.); но почему мисс Дейч сочла возможным преобразовать жесткокрылое насекомое в прямокрылое («Слышался сверчков стройный хор») — непостижимо, особенно если учесть, что майский жук — распространенный компонент описания сумерек в английской поэзии. Когда Булгарин иронично приветствовал пушкинского жука как нового персонажа, он был неправ: это на самом деле очень старый персонаж.
Шекспир, «Макбет» (1623), III, 2, 42–43:
И сонный жук к Гекате полетит.
<Пер. Б. Пастернака>.
Уильям Коллинс, «Ода к вечеру» (1746), строки 11–14:
Или где жук трубит
В свой небольшой, однако же зловещий горн,
Сколь часто он на сумеречной тропе вздымает его
Близ странника, живущего средь суетного гула…
Томас Грей, «Элегия, написанная на сельском кладбище» (1751) строка 7:
…жук кружит в своем гудящем полете…
Джеймс Макферсон, «Песни в Сельме» («королевская резиденция» Фингала; 1765):
Вечерние мошки на слабых крылах носятся,
жужжа, над полями.
<Пер. Ю. Левина>.
Роберт Саути, «К созерцанию» (написана в Бристоле в 1792 г., опубл. в 1797 г.), строки 26–28, 31:
Или веди меня туда, где дола тихого среди
В сребристом свете слабый ручеек течет;
Я буду медлить…
........................................................
И слушать монотонный сонный лет жука…
Крабб ошибочно переносит «жужжание жука» в «свет и тень» осеннего вечера («Прогулка к собору» в «Повестях усадьбы», 1819).
Юный Жуковский в знаменитом первом, восхитительно мелодичном, выполненном ямбами варианте перевода греевской элегии (1802) постарался на славу (строка 7):
Лишь изредка, жужжа, вечерний жук мелькает…
Во втором варианте (1839) Жуковский использовал дактилический гекзаметр без рифмы:
…изредка только промчится
Жук с усыпительно-тяжким жужжаньем…
(Жуковский здесь находится под влиянием Саути).
Однако в переводе элегии, выполненной Шатобрианом («Сельские могилы», Лондон, 1796), Melolontha grayi претерпевает следующее превращение:
On n'entend que le bruit de l'insecte incertain
<He слышно ни звука, кроме гула
неопределенного насекомого>
— действительно, очень неопределенное насекомое; но в этом случае Век Хорошего Вкуса запрещал употреблять «специфическое и низкое» слово «hanneton» <«майский жук»>. Сорок лет спустя великий французский писатель оплатит этот отказ отличным переводом «Потерянного рая».
8–14; XVI, 1–7 Все это ошеломляюще напоминает фрагмент поэмы Козлова «Княгиня Наталья <Борисовна> Долгорукая» (известна с 1827 г., опубл. в 1828 г.) ч. I, строка 11–32. Пушкин лишь несколько подправил описанное слепым поэтом приближение Натальи к ее бывшему жилищу (строки 11–13, 24–26, 28–32):
Она идет, и сердце бьется;
Поляна с рощей перед ней,
И вот в село тропинка вьется…
.........................................
Но, чем-то вдруг поражена,
Стоит уныла и бледна.
В ее очах недоуменье…
Нейдет в него [селенье], нейдет назад,
Кругом обводит робкий взгляд.
«О, если там!.. а мне таиться
Велит судьба… быть может… нет!
Кому узнать!..».