Пушкин познакомился с ним в октябре 1826 г., в Москве, но их задушевная дружба не выдержала испытаний политическими событиями, происшедшими позднее. 17 / 29 нояб. 1830 г. началось Польское восстание, которое продолжалось около девяти месяцев. Николай I в торжественной обстановке, при знаменах, 26 нояб. 1830 г. сообщил офицерам гвардии о восстании в Варшаве. И выразил уверенность в том, что они помогут подавить его. Генералы и офицеры разразились криками «ура» и бросились целовать руки Николая и круп его лошади, как будто этот человек был кентавром. Пушкин, к большому огорчению Вяземского и А. Тургенева, с энтузиазмом одобрил подавление восстания. В ямбах «Клеветникам России» (август 1831 г.) и в одической «Бородинской годовщине» (сентябрь 1831 г.) наш поэт позволяет себе поток страстно националистических высказываний и холодно-насмешливо говорит о поражении восставшей Польши. В написанном белым стихом фрагменте, датированном 10 авг. 1834 г., Петербург, он вспоминает приезд Мицкевича, его счастливое житье «средь племени ему чужого» и противопоставляет мирные беседы гостя «ядовитым стихам» («лай собаки» — фраза в черновике, связанная с концовкой стихотворения Мицкевича «Друзьям москалям», в котором голос любого русского, способного осудить выступление польского поэта против деспотизма, сравнивается с лаянием собаки, кусающей «срывающую с нее ошейник руку») — их разгневанный поэт посылает теперь в Россию с запада: в 1832–34 гг., живя в изгнании в Дрездене и Париже, Мицкевич в сатирическом стихотворении (переписанном Пушкиным в тетради 2373, л. 35 об., 34 об.) обвиняет своих бывших русских друзей в продажности правительству, в прославлении ими победы тирана и ликовании при виде страданий поляков. Пожалуй, скорее из-за обаяния личности Мицкевича, нежели из-за исторической реальности, идея «либерализма» стала ассоциироваться в то время с представлением о «Польше» — стране, в некоторые периоды своей независимости столь же деспотичной, как и Россия.

Пушкин был большим поклонником поэзии Мицкевича. В октябре 1833 г., в Болдине, он создал одно из своих немногих написанных анапестом стихотворений «Будрыс и его сыновья» — прекрасно звучащий, но безнадежно неточный перевод баллады Мицкевича «Три Будрыса».

В этих строфах восхитительно и кратко представлены модные литературные стили. Иллюстрируются две разновидности романтизма

Как я заметил в другом месте (см. коммент. к главе Шестой, XXIII, 2), романтический стиль в его общем виде восходит к вымышленной Аркадии итальянских и испанских любовно-приключенческих романов. С их расположенных в долинах лугов смятенные, теряющие рассудок влюбленные — несчастные рыцари и молодые ученые — обычно бегут в горы и предаются там любовному безумию. Облака набегали на луну и ручьи журчали в пасторальной поэзии столь же аллегорично, сколь облака и родник — над и под могилой Ленского три века спустя. В восемнадцатом веке швейцарские и шотландские проводники показали выбившемуся из сил поэту водопад и печальные хвойные деревья. Оттуда легко было добраться до безлюдного байронического пейзажа — наверх к валунам над лесистой полосой или вниз к морским скалам, где шумел прибой. В целом эта разновидность романтизма тесно связана с патологической неприязнью Века Разума к конкретной «непоэтической» подробности и его страстью к общему понятию. В этом смысле «романтизм» Байрона логически продолжает «классицизм». Смутное понятие стало еще более смутным, и освещенные лунным светом развалины остались такими же прекрасными и туманными, как и «страсти», порожденные инцестом и античными пьесами. Как я уже заметил, лишь в нескольких стилизованных изображениях зимнего пейзажа Пушкин действительно переключился (в окончательном тексте) с обобщенного аркадского вида на конкретное изображение. В описаниях природы его симпатии были всегда на стороне восемнадцатого века. Строфа XVIII — критическое воплощение второй, «конкретной», фазы романтизма, его интереса к «обычным» подробностям и «реалистическим» мелочам, совершенно лишенным того естественного поэтического оттенка, который свойствен словам «океан» или «соловей». Именно в связи с этим новым стилем романтики заново открывают фламандских мастеров и елизаветинских драматургов.

И, наконец, следует заметить, в этих строфах Пушкин говорит о современных литературных течениях — в переходе от «поэтического» восточного фонтана к «непоэтичному» утиному пруду как аллегории собственной жизни. Можно также увидеть некоторую аналогию между намеченной им здесь эволюцией и тем, что он пишет о Ленском в строфах XXXVI и XXXIX в главе Шестой.

² косогор. Русское слово, подразумевающее двойной наклон: скат холма и скос дороги (или какого-нибудь другого участка земли), по диагонали спускающейся с него.

⁶ Слово гумно означает «сарай» или «амбар», в которых есть площадка для молотьбы и место для хранения зерна.

¹² покой. См. коммент. к строке 20 «Письма Онегина».

¹⁴ щей [род. пад.; «щи», им. пад.] — суп из капусты. В этой строке Пушкин использует русскую пословицу, означающую: «Моя пища проста, но я сам себе хозяин».