78 Но мне порукой ваша честь. Это трудно передать с точностью. В главе Третьей, XXXIV, 5 тем же выражением, только не «честь», а «Бог», пользуется няня, а в главе Четвертой, XIV, 5 Онегин говорит, что порукой будет совесть.
Ср.: Руссо, «Юлия» (первое длинное письмо Юлии к Сен-Пре, ч. 1, письмо IV): «Однако ж…. если в ней [в душе ее корреспондента] сохранились благородные чувства» и «Свою честь я осмеливаюсь вверить твоей».
XXXII
Татьяна то вздохнетъ, то охнетъ;
Письмо дрожитъ въ ея рукѣ;
Облатка розовая сохнетъ
Къ плечу головушкой склонилась.
Сорочка легкая спустилась
Съ ея прелестнаго плеча.
8 Но вотъ ужъ луннаго луча
Сіянье гаснетъ. Тамъ долина
Сквозь паръ яснѣетъ. Тамъ потокъ
Засеребрился; тамъ рожокъ
12 Пастушій будитъ селянина.
Вотъ утро; встали всѣ давно:
Моей Татьянѣ все равно.
На левом поле черновика (2370, л. 7 об.; воспроизведен Эфросом, с. 203) рядом со строками 5–7 Пушкин графически воплотил свой образ Татьяны. Прелестная грустная девушка, положившая голову на руку, волосы спадают на обнаженное плечо, в вырезе прозрачной рубашки едва проступает место, где расходятся груди (см. также коммент. к главе Первой, XLVIII, 2). Ниже профиль, который можно идентифицировать, — отец Пушкина, с которым он встретился или должен был встретиться в Михайловском после разлуки в четыре с лишним года.
Я думаю, до этой строфы Пушкин мог довести рукопись к июню 1824 г., когда оставалось полтора месяца до отъезда из Одессы в Михайловское; однако ясно и то, что возобновить работу над этой же строфой он мог лишь около 5 сент. 1824 г., уже в Михайловском.
Необходимо изучить автографы.
1 то вздохнет, то охнет. Непереводимое русское восклицание «ох», которым выражается усталость или огорчение, — что-то схожее есть в языке ирландцев, но у русских скорее стон, чем сетование, и в конце очень резкое придыхание.
3 Облатка розовая. Конверты в ту пору еще не придумали; сложенное письмо запечатывалось посредством кусочка засохшего теста, в данном случае — подкрашенного чернилами. Личный знак на этой печати мог быть проставлен, если на нее капнуть растопленным воском и приложить свою монограмму (см. XXXIII, 3–4).
5 головушкой. Уменьшительное и ласкательное существительное (от «головы»), которое часто встречается в жалостных народных песнях. Обычная уменьшительная форма — до противности жеманное «головка».
6 В 1820-е годы девушка обычно не снимала и в постели свою прозрачную, с низким вырезом сорочку, надевая ночную рубашку или специальную кофту, или и то, и другое, поверх нее. Для вечерних омовений у юной красавицы, перенявшей английские манеры, имелась в ее уборной жестяная ванна, наполненная горячей водой (которую приносили в кувшинах или бадьях), — а в зависимости от обстоятельств, думаю, менялось и белье. Что до молодых русских провинциалок, они, вероятно, предпочитали еженедельную баню, — бани имелись в любом поместье. В описываемую ночь Татьяна вообще не ложилась — она явно накинула свое одеяние прямо перед тем, как к ней вошла няня.
14 Под последней строкой исправленного черновика текста в тетради 2370, л. 11 об., Пушкин сделал помету «5 сентября 1824 u.l.d. E.W.».
Помета расшифровывается как «5 сентября 1824 en lettre de Elise Worontzow» <«письмо от Элизы Воронцовой»>. Два инициала соединены у Пушкина, как на монограмме, — они соединялись и в сохранившихся подписях графини Елизаветы Воронцовой. Он не видел ее с конца июля. (Она вернулась в Одессу из Крыма 25 июля). Профиль графини Воронцовой набросан им на л. 9 об. в той же тетради. Черновики строфы XXXII начинаются с л. 7 об.
Можно предположить, что между 13 июня и 5 сент. 1824 г. Пушкин не работал над романом. Он уехал из Одессы 31 июля и, путешествуя на почтовых по дозволенному жандармами маршруту через Николаев, Елизаветград, Кременчуг, Чернигов, Могилев и Витебск, прибыл в Опочку 9 авг., преодолев 1075 миль за десять дней. Псковский губернатор Б. Адеркас 4 окт. докладывал прибалтийскому губернатору Ф. Паулуччи, что «статский советник» Сергей Пушкин согласился помочь правительству и бдительно наблюдать за сыном в Михайловском, родовом поместье Пушкиных близ Опочки. Это привело в октябре к семейному скандалу, и около 17 нояб. родители поэта уехали из Михайловского.
XXXIII
Она зари не замѣчаетъ,
Сидитъ съ поникшею главой
И на письмо не напираетъ
Но, дверь тихонько отпирая,
Ужъ ей Филатьевна сѣдая
Приноситъ на подносѣ чай.
8 — «Пора, дитя мое, вставай:
Да ты, красавица, готова!
О, пташка ранняя моя!
Вечоръ ужъ какъ боялась я!
12 Да, слава Богу, ты здорова!
Тоски ночной и слѣду нѣтъ,
Лице твое какъ маковъ цвѣтъ.»
1 Она зари не замечает. Читателю русского текста надо непременно отметить для себя протяженную интонацию этой строки, столь бесхитростной в буквальном своем содержании и столь богатой оттенками, подразумевая мелодию. Тот же томительный и жалобный лейтомотив снова прозвучит в главе Пятой, XXII, 1 и в последней, Восьмой главе, XXX, 1 и XLII, 1, каждый раз возникая в начале строфы.
3–4 Ср.: Байрон, «Дон Жуан», I, CXCVII, письмо Юлии:
Я все сказала вам, но жаль перо оставить;
Не смею приложить мою печать к листку.
<Пер. Г. Шенгели>.
В переводе Пишо (1823): «Je n'ai plus rien à dire, et je ne puis quitter; la plume; je n'ose poser mon cachet sur ce papier».
6 Филатьевна седая. Дочь Филата; пожилых и уважаемых людей из низших слоев часто называли только по отчеству. Мы так и не узнаем ни имени, ни фамилии старой няни. В силу какой-то причины Пушкин не мог решить, как она будет зваться, но все три ее отчества начинаются с «Ф». Она Фадеевна (дочь Фаддея) в черновиках и в беловой рукописи, Филипьевна (дочь Филиппа) в изданиях 1827 и 1833 гг., пока не станет Филатьевной в издании 1837 г.
XXXIV
— «Ахъ! няня, сдѣлай одолженье....»
— «Изволь, родная, прикажи.»
— «Не думай... право... подозрѣнье..,
4 Но видишь... Ахъ! не откажи.»
— «Мой другъ, вотъ Богъ тебѣ порука.»
— «И такъ пошли тихонько внука
Съ запиской этой къ О.... къ тому...
8 Къ сосѣду.... да велѣть ему —
Чтобъ онъ не говорилъ ни слова,
Чтобъ онъ не называлъ меня...»
— «Кому-же, милая моя?
12 Я нынче стала безтолкова.
Кругомъ сосѣдей много есть —
Куда мнѣ ихъ и перечесть.»