2 Предупреждать. Я искал устарелые глагол, чтобы оттенить русское слово (перевод французского «prévenir» или «devancer»), тоже устарелое.
Эта строфа — прекрасная мелодическая миниатюра, счастливейший подъем пушкинского мастерства стиля. Не переходя классические границы бесцветных подробностей литературы восемнадцатого века, он смог придать глубину и одушевленность всей картине.
«Предупреждать зари восход», как любила делать Татьяна, было романтическим действом. См., например, стих в «Утренней прогулке в лесу Виль-д'Аврэ» (1814) Пьера Лебрена:
J'éprouve de la joie à devancer l'aurore…
<Я испытываю радость приближения утренней зари… >.
6 И вестник утра, ветер веет. Прекрасная аллитерация на «в» и «т». В следующей строке я примирился с простой инверсией, чтобы передать выразительное замедление, создаваемое скольжением на второй стопе.
И всходит постепенно день.
И, конечно, я чувствовал себя обязанным передать, каким чудесным образом строка 8 завершает восьмистишие, чтобы присоединиться к шестистишию.
Если я и достиг точности в этой строфе, то благодаря решительному и торжественному отказу от рифмы. Сохранение рифм было одной из причин того, что привело мою предшественницу (мисс Дейч, 1936) к созданию стихов, якобы представляющих перевод этого отрывка XXVIII, 1–8):
Татьяну можно было застать мечтающей
На балконе одну,
Когда звезды уже перестали мерцать,
Когда первый луч зари едва показался;
Когда прохладный вестник утра,
Ветер, появится и мягко предупредит,
Что скоро день придет
И пробудит птиц на буке и лиственнице.
Погрешности пропусков легко заметить; но здесь присутствует погрешность наращения, типичная именно для этого перевода «ЕО», когда всякого рода образы и подробности щедро прибавляются Пушкину. Что, например, делают здесь эти птицы и деревья: «И пробудит птиц на буке и лиственнице»? Почему это, а не, к примеру: «И возьмется белить и крахмалить» или иная бессмыслица? Особенно мило то, что бук и лиственница не произрастают в западной части центральной России и Пушкин не мог бы вообразить их растущими в усадьбе Лариных.
XXIX
Ей рано нравились романы;
Они ей замѣняли всё;
Она влюбилася въ обманы
Отецъ ея былъ добрый малый,
Въ прошедшемъ вѣкѣ запоздалый;
Но въ книгахъ не видалъ вреда;
Ихъ почиталъ пустой игрушкой,
И не заботился о томъ,
Какой у дочки тайный томъ
12 Дремалъ до утра подъ подушкой,
Жена жъ его была сама
Отъ Ричардсона безъ ума.
1–4 романы… И Ричардсона и Руссо; 5–12 Отец ее... См. мои коммент. к более подробному описанию в главе Третьей, IX–X «тайной» библиотеки, которой наслаждается Татьяна, читая эти книги по-французски или во французских переводах в 1819–20 гг., как раз после того, как уехала французская гувернантка (конечно же жившая, вопреки черновикам, в доме Лариных), и незадолго до смерти Дмитрия Ларина. Это — «сентиментальные» романы Руссо, мадам Коттен, мадам Крюднер, Гёте, Ричардсона и мадам де Сталь; а в главе Третьей, XII (см. коммент.) Пушкин в противовес им приводит список более «романтических» произведений (в который, с современной точки зрения, первый список незаметно переходит) Байрона, Метьюрина и его французского последователя Нодье, — произведений, которые «нынче» (т. е. в 1824 г., когда Пушкин писал главу Третью) тревожат сон «отроковицы». Этот второй, модный перечень книг, по существу, принадлежит Онегину 1819–20 г, как следует задним числом из упоминаний в главе Седьмой, XXII, когда Татьяна, погрузившись в чтение книг Онегина, начинает понимать его.
Литературное развитие идет от лорда Бомстона к лорду Байрону.
3 Она влюблялася в обманы. Я уверен, что Пушкин под «обманами» имел в виду «иллюзии», «вымыслы». Ср. сатиру Жильбера «Восемнадцатый век» (1775) против Вольтера:
Sous le voile enchanteur d'aimables fictions…
<Под пленительной вуалью сладких вымыслов… >.
Я заметил также, что Алексей Вульф в своем знаменитом дневнике (1 нояб. 1828 г.)[40] использует слово «обман», чтобы выразить французское «illusion».
8–9 Он, не читая никогда, / Их почитал. Это — каламбурная аллитерация, и если вы замечаете ее, — обе строки для вас испорчены.
XXX
Она любила Ричардсона,
Не потому, чтобы прочла,
Не потому, чтобъ Грандисона
Но встарину, Княжна Алина,
Ея Московская кузина,
Твердила часто ей объ нихъ.
8 Въ то время былъ еще женихъ
Ея супругъ; но по неволѣ;
Она вздыхала по другомъ,
Который сердцемъ и умомъ
12 Ей нравился гораздо болѣ;
Сей Грандисонъ былъ славный франтъ,
Игрокъ и гвардіи сержантъ.
3 Грандисона. Проф. Чижевский из Гарварда в своих комментариях к «Евгению Онегину» (Кембридж, Масс, 1953) делает следующее невероятное заключение (с. 230): «Грандисон, герой „Клариссы Гарлоу“ [не тот роман!] известен матери только как прозвище московского сержанта [неправильный перевод]… Превращение старой Лариной из чувствительной девицы в строгую метрессу [двусмысленно] было обычно как для мужчин [очень двусмысленно], так и для женщин в России».
3–4 Грандисона… Ловласу. Благородный сэр Чарлз Грандисон и негодяй-джентльмен Ловлас (по-русски Ловлас рифмуется с Фоблаз, фр. «Faublás») — это, как говорит Пушкин в примеч. 14, «герои двух славных романов». Имеются в виду, конечно, эпистолярные романы (1753–54 и 1747–48 соответственно) Сэмюела Ричардсона (1689–1761) «История сэра Чарлза Грандисона» в 7 томах и «Кларисса, или История молодой леди», «охватывающая важнейшие вопросы частной жизни и показывающая, в особенности, бедствия, проистекающие из дурного поведения как родителей, так и детей в отношении к браку», в 8 томах.
