Но особо доставал нас микроавтобус «Бэдфорд». По техническим данным, он считался городским и потому ход подвески имел совсем небольшой, из-за чего на асфальтовых волнах и увалах наших дорог его передние колеса частенько при раскачке просто отрывались от земли – это было очень опасно. Из-за этого «Бэдфорд» при двигателе в сто шестьдесят лошадиных сил больше восьмидесяти км в час идти не мог.

– Гвидо, давай загоним его в любой гараж и за полдня поднимем на четыре-пять сантиметров, этого будет достаточно, – не раз и не два предлагали мы старшему из итальянцев, чрезвычайно гордившемуся титулом: «участник ралли „Париж – Дакар“».

– Нет, невозможно! – категорически отказывался всякий раз Гвидо. – Это вмешательство в конструкцию машины, такие вещи можно делать только на заводе.

Из-за этого «Бэдфорда» мы плелись как на поминках и прекрасно понимали, что дороги Средней Азии – люкс по сравнению с тем, что нас ждет дальше, где их просто нет. Но Гвидо всего этого не понимал.

В Бухаре наше терпение кончилось: мы украли ключи от «Бэдфорда» и угнали его в местный гараж «Скорой помощи», где был токарный станок. За полдня мы выточили кольца под пружины передней подвески и вложили в рессоры задней по дополнительному листу от «газика» – «Бэдфорд» приподнялся над землей, как наэлектризованный.

После того как разъяренный нашим самоволием Гвидо проехал на «Бэдфорде» по окрестностям гостиницы, его лицо засияло, как у мальчишки.

– Русские механики лучшие в мире! – покорно сказал он.

Мы все видели, что чем больше познавали наши спутники Россию, тем больше в нее влюблялись. И немудрено: они были в ней богаты, желанны и красивы. Об их богатстве я уже говорил – за пятьсот – тысячу долларов при тех ценах и курсе они могли купить все, что душа и тело пожелают, вплоть до автомобиля, который нам тогда казался вершиной жизненного успеха: пять – семь долларов – кутеж в ресторане, а десять – уже разгул, три доллара – рубашка, тридцать – шикарный костюм и т. д.

От Бреста и до самой Находки наши девки на них вешались пачками. Отдавались не за блок сигарет или полдюжины баночного пива, а за то, чтобы провести вечерок с «Мальборо» и «Туборгом» – нюхнуть красивой жизни. А на Урале да в Сибири, где иностранцы вообще были в диковинку, творилось что-то невероятное: подруги наших итальянцев следовали за ними из города в город на самолетах и поездах, устраивались в те же гостиницы или поблизости. Иногда их скапливалось по две-три на одного итальянца, и тогда они как-то разбирались между собой сами, но дальше следовала, как правило, одна.

Причем какие это были девки! Чистых проституток среди них практически не было: стройные красавицы, очаровашки, порядочные дочки из приличных семейств. Но почти все рогацци уже были женаты, и когда они показывали фотографии своих страшных жен, я понимал, что таких девочек, как наши, эти ребята в своей Италии видят только на экранах телевизоров и обложках журналов, – еще бы им не любить Россию!

Самым выгодным «кадром» среди них был, конечно, Мимо – милый двадцативосьмилетний толстяк-холостяк, чья семья владела самым настоящим рыцарским замком в итальянском местечке Ронкадо и винным заводиком при нем. Мы были в том замке – упадешь – не встанешь!

И вот однажды утром, в Новосибирске, провожать Мимо в дальний путь вышла к машине такая девочка, что мы все попадали. Она оказалась балериной из Перми. Они стояли в сторонке, целовались и плакали оба, и друзья Мимо поведали нам, что у Мимо с Наташей будет помолвка, когда кругосветка кончится, и Наташа приедет в Ронкадо по приглашению.

Видели бы вы, какими глазами смотрели на счастливицу остальные!

Забегая вперед, скажу, что в Ронкадо Наташа приезжала, но женой Мимо так и не стала. Зато, живя в Перми, стала матерью его ребенка.

А вот Бруно, красивый, спортивный, с широкими, как парус, плечами... Бруно!..

...Ее зовут Марина, и знакомится с ней Бруно в Москве, я при этом историческом событии присутствовал: тело манекенщицы, грудь Дианы, от которой просто невозможно оторваться, тяжелые, длинные каштановые волосы, стервозные зеленые глаза. Роскошные волосы то и дело треплет ветер, а Маринка поправляет их тонкими пальцами – очень дорогая женщина, такие сводят с ума.

Вероятно, что-то у них все же было, потому что утром, когда мы расстаемся, на Бруно просто жалко смотреть. А изящные пальцы Маринки на его мускулистой загорелой шее возбуждают даже со стороны. А как она его целует!..

И чем дальше мы от Москвы, тем опаснее для жизни Бруно становится эта его русская любовь – все более воспалены и тревожны его глаза по утрам, все внимательнее слежу я за его «Бэдфордом»: не виляет ли он по дороге, не засыпает ли Бруно за рулем?

Еженощно этот итальянский парень тратит на Маринку столько долларов, что хватило бы на кучу красавиц любого из тех городов, через которые мы проезжаем. Но Бруно не обращает на них внимания и, естественно, не тратится, хотя они и кружат вокруг нас роем, – ему нужна только Маринка.

А Маринка – в Москве, и чем дальше уходит наш автокараван от столицы, тем более любовь недосыпающего Бруно становится опасной для его жизни и опустошительнее для его бумажника.

Дело в том, что каждую ночь по нескольку часов Бруно разговаривает с Маринкой по телефону.

Утром я вижу его у окошка администратора гостиницы, он отсчитывает «зеленые», а перед ним лежит беленький квадрат счета, цифру в котором разглядеть мне не удается, и это меня взрывает.

– Слушай, на фига тебе эта Маринка! Она спит и видит, как замуж за западника выйти да уехать, а ты для нее кадр неперспективный: женат. Ты же не будешь ради нее разводиться? Да и у вас там, в Италии, хрен разведешься...

Бруно поворачивается, и я вижу, что он сияет, как начищенная бляха дембельского ремня.

– Юрий, послезавтра, когда мы будем во Фрунзе, мы с тобой поедем в аэропорт ее встречать – она прилетает на один день!

Господи, вот оно, счастье!

Умопомрачительным августовским утром мы спускаемся на машине с гор. «Приют трех», наш альплагерь с романтическим названием, остается в серебряной от росы лощине, куда еще не заглянуло солнце, а у нас здесь его в избытке! Я за рулем, Бруно просто не в состоянии сегодня вести машину.

– На рынок! – кричит Бруно, лишь только мы спускаемся в город.

Заруливаем к рынку, где Бруно у первого же прилавка, не торгуясь, покупает ведро тюльпанов. Входим в здание аэропорта, он шевелит губами, закинув голову и читая табло: «Налево!»

– Юрий... – Бруно уводит меня в сторонку, и по тому, как он готовится, как заглядывает мне в глаза, я понимаю, что он хочет сказать что-то очень важное. – Юрий, сейчас, при тебе, я буду делать Марине предложение, ты понял? Это очень важно для меня, понимаешь? Если она захочет, я разведусь, если она захочет – стану президентом Италии, понял? – трясет он кулаками перед моим лицом, и я ему почему-то верю.

Стоим полчаса, процеживая пассажиров ее рейса, стоим час, полтора – Маринки нет. Объявляют второй рейс из Москвы – Бруно бросается туда, и охапка цветов ему не мешает.

Иссякает ручеек пассажиров и второго рейса – Маринки нет.

Бруно садится на какой-то ящик, зажимает ладонями голову. Раскачивается.

– Сейчас, – говорю ему, – я в туалет.

Беда в том, что я Маринку знаю. Давно знаю...

Бегу в переговорный, меняю монеты, набираю Маринкин московский номер – гудок... второй... третий...

– Але? – совершенно сонный голосок.

– Ах ты, дрянь! – задыхаюсь я от возмущения. – Ты там дрыхнешь, а твой Бруно здесь с ума сходит! Зачем парню голову задурила?

– Ой, ты знаешь, – томно потягивается она своим красивым телом на том конце провода, – позавчера были гости, такая хандра напала, я напилась, а тут звонок – этот твой ненормальный. Ну я и ляпнула ему что-то про русскую любовь до гроба, я что, еще и прилететь обещала?.. – Она засмеялась легко, чисто. – А ты-то что, шестеришь у него, – за баксы, надеюсь?

Я задыхаюсь от ненависти к этой бронированной красотой сучаре и бросаю трубку.