И теплым осенним вечером мы катим с Мариной по улицам Ялты. Я пока за рулем: мне надо вывести машину на Севастопольскую трассу и уже там дать ей руль. Разговариваем о пустяках, но чувствую я себя скованно: терпеть не могу учить ездить. Честно говоря, я и учил-то в своей жизни до Марины всего троих, да и те – солдатики, в армии это было, где служил я офицером-двухгодичником после Московского автомеханического института.

И до чего же бестолковые попались мне солдатики: уже с правами, автошколы пооканчивали, а машина у всех троих козлом скакала – все трое не могли сцепление плавно отпустить. Сколько слов и мата я тогда на них потратил: «Не бросай, гад, сцепление!» Ничего не помогало, пока какой-то грамотный офицер меня не надоумил:

– А ты врежь по шее – знаешь, как рефлекс закрепляется?..

И действительно, хотите – верьте, хотите – нет: врезал каждому по разу – все как по маслу, второго раза не потребовалось. Но там – солдаты, здесь – артистка, причем известная, может, надо как-то по-другому?

Разговариваем с Мариной, пока я кручу баранку по тесным ялтинским улицам. Оказывается, имя Марина она не любит и сама себя зовет Машей, так же ее зовут и друзья. Ездить она училась в Москве, специально для этих съемок, но прав не получила и никогда получать не будет, потому что на экзамене по вождению идиот гаишник приказал ей остановиться и заорал:

– Вон из машины! Ты не то что ездить – сидеть в ней не имеешь права!

Тут от моей неприязни к артистке не остается и следа, и в пику гаишнику я решаю Дюжеву только хвалить и за оставшееся время съемок научить ее ездить по-настоящему, а не только для «крупных планов».

– А как вы, Юра, на эти съемки попали? – вдруг спрашивает она. – Ведь вы, по-моему, на автозаводе работаете?

– Работал, да. Испытателем. Уволился... – мучительно тяну я в ответ, не желая рассказывать ей свою историю. – Здесь гораздо больше платят.

Она кивает: понятно. Ну зачем мне рассказывать ей, что я три последних года работал стажером экспортного отдела АЗЛК, что всем нам приходилось подсиживать друг друга, чтобы быстрее вырваться за границу представителями завода, что и задницы всему начальству приходилось вылизывать до блеска, и огороды им вскапывать, и дачи строить? Сказать ей, что однажды я не выдержал, послал такую жизнь на хрен, и мне предложили уволиться, да, на мое счастье, попался мне в те дни Виталий Голубев, директор этой вот самой картины «Похищение века», стереоскопической, то есть объемной, eе надо смотреть в спецочках, картины, где она снимается? Что был я как бы личным механиком его новехонького «Москвича» и что оформили меня по договору на эту картину «инженером-консультантом», а на самом деле – мальчиком на побегушках? Это мне, что ли, рассказывать артистке Дюжевой?

Она ведь прекрасно знает, что официальный каскадер на нашей картине – Витька Иванов, белокурый бог, каратист, гонщик. У меня, правда, тоже первый разряд по автоспорту, что дает мне право выполнять автотрюки, но нет страховки, а без нее нельзя. Да если б и была, Голубев все равно предпочел бы Иванова, потому что он профессионал, а я первый раз на съемочной площадке, и живых артистов тоже вижу впервые в жизни – мне все это надо Дюжевой рассказывать?

Перебьется: «больше платят», и вопрос исчерпан.

– Давай-ка, Маш, садись за руль. – Я останавливаюсь.

Ай-яй-яй! Как же эта артистка бросает сцепление! Как же бедная моя «блондинка» дергает и стонет – сердце кровью обливается.

– Смотри, Маш, ноги работают одновременно и плавно: если левая сцепление нажимает, то правая газ отпускает, и наоборот, поняла?

Она кивает, закусив губу и вытянув шею, как страус. Пальцы ее на руле белеют, и я чувствую, что, если еще пару раз у нее не получится, бросит все к чертовой матери, расплачется и просто выскочит из машины – в степь.

– Ну давай еще разик, только плавно отпускай сцепление, ладно?

Она послушно кивает.

Ай-яй-яй, что же она вытворяет! И я машинально, не думая, как тогда, в армии, луплю своей увесистой ладонью по ее длинной и красивой шее. Не сильно луплю. Но и не слабо – нормально.

Машина замирает, Дюжева замирает тоже, медленно поворачивает ко мне свое лицо с огромными карими глазищами. И в них такое удивление и блеск от нарождающихся слез, что я от сильного испуга совершенно деловито говорю:

– Это рефлекс так закрепляется. Вот увидишь – больше ты сцепление ни разу не бросишь. Давай еще раз, последний, и плюнь мне в морду, если я вру.

Плевать не пришлось – больше педаль сцепления Марина Дюжева не бросила. Ни разу. Ни там, в Ялте, ни потом, спустя много-много лет – никогда.

Плюньте мне в морду, если я вру. А лучше сами попробуйте поучить кого-нибудь ездить.

Что может быть прекраснее, чем хороший автомобиль в начале очень длинной дороги и трое авантюристов в нем? Такое бывает очень редко – трое молодых, полных энергии парней едут на «стеганой» тачке из Москвы в Ялту на съемки, где ждут их хорошие «бабки», красивые девочки и такая жизнь, что много лет спустя она становится строкой биографии.

За рулем – я, машина моя: купленный на отцовские деньги металлолом, восстановленный мной, работником заводского автосервиса, до такой степени, что спидометра для скорости, какую он развивает, не хватает, что слов для оценки резвости и безотказности этой машины не хватает тоже, остается одно – «ласточка». Через мои руки прошла не только каждая ее гайка – я делал ее, как делал бы, если бы был Богом, себя. А я тогда в автосервисе был бог.

Пассажир справа – Иванов Витька, профессиональный каскадер. Настолько профессиональный, что теперь он работает по той же специальности в Голливуде и является членом профсоюза этих самых каскадеров в Америке, что само по себе есть уже высочайшее и уникальное достижение русского индивидуума! Основной его бизнес сегодня – это зарабатывание денег не на американских съемочных площадках, а на российских путем сманивания американских режиссеров на более дешевую и ничуть не менее колоритную фактуру, которую можно найти в гигантских пределах бывшего СССР, нынешнего СНГ.

Витька, если он одетый, на супермена вовсе не похож, он просто белокур, обаятелен, богат и пахнет лучшими запахами мира. Бабы перед ним рушатся. Причем какие бабы!.. Он же имеет пунктик: спит только с иностранками, русских девчонок не признает. А поскольку мы с ним живем в одном бунгало, то почти каждый вечер мне приходится хватать свои подушку, одеяло и простыню в охапку и носиться по всему ялтинскому кемпингу «Поляна сказок» в поиске свободной на эту ночь кровати. Как правило, в нашем молодежном коллективе я ее всегда нахожу.

Когда Витька раздевается, то тут же вызывает неприкрытое уважение: даже не мускулы, а сплошные жилы. В драке он просто великолепен, и вовсе не потому, что имеет какой-то там пояс карате. А потому, что он совершенно бесстрашен, ввязывается в самые крутые разборки, не думая ни мгновения, и с первых же секунд драки становится ясно, что он – ее гений.

Однажды мы с ним вдвоем оказались против шестерых кавказцев: схлестнулись на стоянке такси из-за свободной машины. Ударили Витьку первого, это я ясно видел. Они набросились на нас с радостью, как изголодавшиеся лисы на цыплят. На меня пошел один, с рубленым шрамом на щеке. Пока мы измочаливали друг другу рожи в кровь, Витька уложил тремя ударами троих, бросился ко мне, вырубил в прыжке, ногой, моего противника, упал на асфальт, перевернулся, как в кино, и я услышал хруст чего-то и дикий крик боли – шестой, единственный непокалеченный, рванул через жесткие стриженые кусты шиповника так, что догонять его не имело никакого смысла.

Витька Иванов сильно, очень сильно заикался, буквально на каждом слове. И поскольку слова давались ему с колоссальным трудом, то каждое из них он отцеживал так, что становился потрясающим рассказчиком – любая тусовка замирала, когда он открывал рот.