А мостов, а туннелей – их многие сотни, они щедро рассыпаны по всей стране. Американцы не построят автомобильный мост со встречными потоками, пусть даже разделенными отбойниками, – они постоят два моста, рядом: один для движения машин туда, второй – для движения обратно. Дороги США – это национальное богатство страны. И когда я вспоминаю трассу Москва – Владивосток, которую проехал только что, которую мы строим несколько десятилетий; когда вспоминаю тот злосчастный ее двухтысячекилометровый кусок Чита – Хабаровск, который открывал сам президент; когда вспоминаю ее готовые 200 километров: один ряд туда и один обратно – мне становится так обидно за Россию. Это не строительство, это мышиная возня.
Отличительная особенность Нью-Йорка – вой сирен и рев самолетов. Их слышишь всегда. В любую секунду, посмотрев на небо, одновременно увидишь минимум пять-шесть «Боингов», а то и с десяток.
Первое, что мы с Сергеем Кожеуровым посетили здесь – это, конечно, Брайтон. Еще подъезжая к Нью-Йорку, я сказал ему: «А не поесть ли нам сегодня вечером по-человечески, а? Борщечка, пельмешек?» Дело в том, что у нас проблемы с английским, я уже говорил об этом. Разобраться с ресторанным меню – не получается. И потому на заправках, где всегда – «быстрая еда», мы просто показываем пальцем на фото какого-нибудь биг-мака или чикена.
Уплетая сегодня нечто подобное, улетающий Кожеуров сказал злорадно: «А ты еще пять дней будешь есть то, что они хотят!» Я чуть не подавился – гениальная фраза! Потом Сергей смилостивился и добавил: «А если б ты знал язык, то был бы такой же толстый, как американцы. Потому что ел бы то, что хочешь».
Болезненно полных, огромных людей в Америке действительно очень много, и это бросается в глаза. Причем заметно, что их большая часть, как здесь говорят, – афроамериканцы, черные. Причем большая часть этой части – женщины. Проблема серьезная, но мы в нее не вдавались.
Пора заканчивать. Безумно хочется домой. Снятся сны о России, Москве, доме. Кажется, что еду уже целую вечность и никогда это не кончится.
* * *
Да, я в Европе. После тридцатитрехдневного скитания по США Европа ощущается родным домом: идут нормальные люди и суют сигарету в рот тогда, когда хочется, а не в резервации для курящих, унитазы в гостиничных номерах не свистят и не ревут, чуть ли не засасывая тебя самого. Там же есть мини-бар, чего ни в одной американской гостинице не увидишь, а в мини-баре есть все, чтобы согреть душу. Пепельницы в Европе глубокие, нормальные, а не на две сигареты, как в США, в номерах розетки европейские, напряжение в них родное – 220 вольт, не страшно, если и стукнет. Два доллара здесь – деньги, за которые тебе десять минут будут раскланиваться в благодарностях, а не проглотят их со всегдашним и равнодушным «Тэнкс», как в США. Потоки машин здесь, в Лисабоне, наполовину из десятилеток, скромненькие, а не сверкающая роскошь, как в США. Нет того постоянного напряжения от необходимости соблюдать незнакомые законы, которое испытывает русский человек в Америке: там машину не ставь, там окурок не выброси, там слово «черный» или, упаси бог, «негр» – не скажи, и так далее.
Уже в аэропорту я почувствовал огромную разницу между Европой и Америкой. По прибытии в США паспортный чиновник меня надменно отшил и послал на второй круг очереди – «Вэк!» – за недозаполненную анкету, а здесь, в Лисабоне, такой же человек в форме, дозаполнил ее сам, легко, улыбаясь и не страдая от величия своей страны. И зная, что мой рейс из США, человек в форме вообще пришел в восторг, когда я на приличном французском сказал ему, что вообще не знаю английского.
Столица Португалии – без обязательных в США небоскребов, она уютная, непомпезная и неденежная. Она похожа на наш, к примеру, Ставрополь. Весь высотный центр, без которого немыслим любой американский город, свелся здесь к трем домам, да и те невозможно назвать небоскребами, поскольку в каждом не более 40 этажей.
Ну и конечно же язык – если в Америке без английского я в полной мере ощущал свою инвалидность, то здесь, в Португалии, двое из трех говорят на моем любимом французском, проблем нет.
Но давайте все-таки ненадолго вернемся в США – я не успел рассказать о Вашингтоне, столице Соединенных Штатов. На въезде в нее меня встретили двое – мой тезка Юрий Соболь и его американский друг Торнтон. Мне он был представлен так: «Торнтон, хотя и американец, курит, пьет водку, матерится и любит Россию точно так, как русский». И на самом деле было так: Торнтон курил почти беспрерывно, говорил почти без акцента, потому что учился в России, а уж остальное – приобретенное. Как он пьет водку, я не знаю, потому что мы пили только пиво.
За свою шестидесятидвухлетнюю жизнь мне приходилось общаться со многими иностранцами, в том числе и американцами, но я не знаю ни одного, который бы после того, как провел в России больше недели, не заболел бы нашей страной. Россия – это навсегда. Как сказал встретившийся нам на Брайтоне, в музыкальном магазине, русский мужик, автор и исполнитель Михаил Гулько: «Моя жопа здесь, в Америке, а моя душа в России, там, куда вы едете».
Да, о Вашингтоне. Мы за пару часов объездили его весь – небольшой город, столица Соединенных Штатов Америки. А уж его знаменитый Белый дом – вообще дачка, не новых русских, а просто дачка – двухэтажный скромный особняк, где живет президент Соединенных Штатов. Кстати, резиденция вице-президента значительно круче, и может быть, это объяснимо – за президентом, его семьей, за каждым долларом его трат следит вся Америка.
Постоял я на знаменитой лужайке у Белого дома – как раз позвонили мне из Москвы, с «Авторадио», и потребовали отчета обо всех моих телодвижениях. Я и передал: мол, рука Москвы наконец-то дотянулась до Белого дома – идет передача секретной информации. А потом мы прошлись по вымершему вечером центру Вашингтона – только одни полицейские машины стояли неподалеку, дежуря на всякий случай. Капитолий – его купол – единственное, что подсвечено в городе, – впечатляет.
Есть закон, по которому ни одно здание этого города не может быть выше Капитолия. И только одно строение нарушило этот закон. Как вы думаете какое? Это бывшее советское, а ныне российское посольство – его здание, стоящее на холме, оказалось выше на какие-то сантиметры. И что? Суд длился около пяти лет, и в итоге все осталось на своих местах – самое высокое в Вашингтоне здание на сегодняшний день – неофициально высокое – российское посольство. С чем я вас всех, россиян, и поздравляю.
А вообще-то, Вашингтон скучный. Нечто среднее между Крещатиком в Киеве и площадью Ленина в Харькове – казенные бетонные здания, двухстилевая архитектура: тридцатые – сороковые, сталинские дома с колоннами и фигурами, слямзенными с римской архитектуры, и почти нынешний хрущевско-стеклянно-бетоный стиль – вот и весь Вашингтон.
Зашли мы, правда, в только открывшийся шпионский музей – там чего только нет! Из арсеналов Джеймса Бонда – все, вплоть до его легендарной машины «Астон-Мартина». Жучки, стреляющие авторучки, фотоаппараты в запонках, собачьи декоративные какашки для закладки информации, булыжники совершено натуральные для того же. Но венчает все это дело изображение главного шпиона современности – генерала КГБ Олега Калугина! Он, живущий ныне в Вашингтоне, неподалеку, главный перебежчик современности, вещает со всех мониторов о том, как важна шпионская работа.
Три дня, три нью-йоркских дня подарили мне двух друзей: дальнобойщика Евгений Гречко из Лос-Анджелеса и автомеханика Олега Ягусевича из Кливленда. Я о них рассказывал по ходу нашей кругосветки. Но я даже предположить не мог, что они приедут в Нью-Йорк меня провожать. Приехали. Один – через всю Америку, за шесть тысяч километров, второй – за тысячу, разве цифры так важны? Мы проехали и прошли пешком весь Манхэттен, мы пили кофе в самой крутой кофейне Соединенных Штатов. Пялились, задирая головы, на световую рекламу Бродвея на пересечении с Таймс-Сквер, которая считается самой крутой на всем белом свете. Крутая, признаюсь, крыша чуть не уехала. И скажу вам честно, в той самой кофейне на Бродвее – хороший кофе, он стоит своих трех долларов. Зато час стоянки неподалеку, в супермеханизированном подземном паркинге, где автомобили уезжают в подвал на лифте, обошелся мне в 27 долларов.
