ДНИ, КАК ЛИСТЬЯ Дни, как листья, в зыбком хороводе, страшный миг — он так обычно прост! Знаю я, что из-под ног уходит самая прекрасная из звезд… В эту грусть, совсем и без возврата обреченный падать в пустоту, принимаю сладостно и свято каждую земную красоту. И в апреле — всех нежней и проще — я слежу, мечтатель и поэт, как блаженно увядают рощи тридцати благословенных лет. И, как плод, что зрелость долу клонит, тяжелею в сладостном бреду, и последней в кроткие ладони жизнь мою и смерть мою кладу. О, теперь, когда не так уж просто слушать мне согласный стук сердец, возношу и вознесу, как звезды, женщину — начало и конец! Голосам непозабытых внемлю — (никогда мне их не обнимать!) — И прославлю трисвятую землю как Сестру, любовницу и Мать. Славлю жизнь, и жизни сердце радо, страшный миг, — он так обычно прост, — в пустоту уходит без возврата самая прекрасная из звезд… 1926 «Перезвоны». 1926. № 18 ПОЛЕТ Как на костре, мечты дремоту жгли, отец будил и поднял на рассвете… Над морем шел волной упругой ветер, и перья крыл гудели, как шмели. Легко взнесли прочь от земли рули, крича, внизу бежали стайкой дети, день вырастал в торжественном расцвете, а горы сизые снижались и ползли. Крит падал в море дымный, как опал, казалось солнце близким и косматым… Отец внизу встревоженно кричал, — но трудно быть покорным и крылатым… …Был вечер тих, как мальчик виноватый, на берег родины вступал один Дайдал. 1927 «Воля России». 1927. № 3 ВИДЕНИЕ «Парфянская в ноге открылась рана. Покинув двор и сплетни при дворе, я жил в глуши, в прадедовской норе, и не ушел с войсками Юлиана. Мечтой был с ним. И вот в томленьи странном прогуливался как-то на заре. Вел раб меня, мы сели на горе. Над морем тлели тонкие туманы. Клянусь Луной — то было не во сне: косматый фавн бежал, рыдая, мимо! Раб закричал, крик передался мне, и фавн исчез, как бы растаяв дымом, и только эхо, не устав звенеть, сказало нам, что пали боги Рима…» 1927 «Воля России». 1927. № 3 В БИСТРО Не знали мы, кто в споре утвержден, над Францией какое взвеет знамя — и вот в бистро, между двумя глотками, сказал матрос, что мертв Наполеон. Затихли все. Лишь английский шпион тост предложил своей случайной даме за короля, что нынче правит нами, рукой врага вернув наследный трон. И — всем в укор — была соблюдена гулящей девкой память славы нашей: в лицо шпиону плюнула она, на гнев растерянный не обернулась даже и вышла вон. И в окна со двора к нам донеслось, как эхо, — Ça ira… [61] 1927 «Воля России». 1927. № 3 ДУЭЛЬ Еще рассвет из труб не вышел дымом, спал Петербург — в норе осенней крот, — скрипя ушли полозья от ворот — и вот вся жизнь — как эти окна — мимо. Нельзя простить, нельзя судить любимой — всему ль виной гвардейца наглый рот? Ведь в первый раз ее душа поет, а в первый раз поет неодолимо. Но как ему — какой рукой гиганта — клубок сует распутать и поднять?.. …И подошла шагами секунданта, и в сердце смертная затихла благодать… …И вдруг припомнил — по созвучью — Данта и пожалел, что стих не записать… 1927 «Воля России». 1927. № 3 В ИЗГНАНЬИ Утонет солнце, расплескав залив, жар не томит тучнеющее тело, и он глядит, как доит коз Марчелла, литые руки смугло обнажив, и шутит с ней. И даже с ней — учтив, ее кувшин несет отяжелелый, тугих грудей коснется мыслью смелой и вспомнит все, тревогу оживив… О, Дон Жуан! Припав на эту грудь, тебе ль себя предать и обмануть, несытый зной бросать в послушном теле, и услыхать — перевернулся мир! — Не командор идет на званый пир, а Лепорелло крадется к Марчелле… 1927 «Воля России». 1927. № 3 ОТЕЧЕСТВО Люблю отчизну я, но странною любовью. М. Лермонтов Когда казалось: из окна Вся ширь возможная видна, А дальше — бездна и туманы, Когда в морях могли плутать И мимоходом открывать Еще неведомые страны — Среди чужих чудес и тайн Отрадно было вспомнить край, Где все привычно и знакомо, Где будет старенькая мать Года покорно ожидать, Что блудный сын вернется к дому. Но почему, когда прочли Все тайны моря и земли И каждый путь давно известен, Когда сравняли навсегда В священном равенстве труда Различья стран — различья чести, — Всего больней, всего нежней Порою думаешь о ней, Руси покинутой и нищей, О горестных ее полях, О длительных ее снегах, О старой церкви на кладбище… Не так ли пепел первых встреч Всю жизнь назначено беречь, И даже буря поздней страсти Не унесет — о, никогда! — Благословенные года Неповторяемого счастья… Земля моя, столица звезд! Мне жребий твой чудесно прост, Как смысл священного писанья: Семья, Отечество и Мир, И нескончаемая ширь Неукротимого желанья, — Но жизни каждую ступень Не забываем через день: Веками тень идет за нами, И отливается печаль, Когда ушедшего не жаль, Благословенными стихами. И эту грусть мы унесем И в новый мир, как в новый дом, И на полях планеты новой Всего больней, всего нежней Нам суждено мечтать о ней, Земле своей, звезде суровой. 1926 «Воля России». 1927. № 7 вернуться Это будет… (фр.). Начало нескольких песен времен Великой французской революции. |
