НАРЕКАНЬЯ Раструб вокзала отступает. Сарай назойливой тоски. Железа суетня пустая Сдвигает нежные тиски. Испытанные нареканья Усладу горькую сулят, Бессонной грусти неприкаянной Гремучий разливая яд. Сквозная зыбкость поездная: Скупое ослабленье пут. Пустая чуткость неземная — Последний для земли приют. «Меч». 7.VII.1935 ПОСЛЕДНИЕ ДНИ Последние я провожаю дни, как поезда вагоны спящие. И каждый день свои несет огни, как в окнах взоры уходящие. И каждый день скользящею тоской во тьму отходит, и не помню я, где оборвался призрачный покой и началась бессонница огромная. Зачем под крыльями чужих огней считаю я, что мной навек потеряно? Как будто в полной нищете своей еще теперь не до конца уверен я. 9 июля 1935 «Современные записки». 1936. Т. 60 К АЛЛЕ ГОЛОВИНОЙ Еще средь нас, но вся уже ты там. Как пламя тянешься и таешь в нетерпеньи, Еще привычным верим мы словам, Как верят выраженью сожаленья, Еще мы дышим трепетом твоим, Еще живем одним с тобою хлебом, — Но чаще смотрим в страхе и молчим. И голос твой — как бы с чужого неба. Очнемся, и забудем место, час, Но ты такою нам нужнее хлеба будешь. А ты, пожалуй, и не вспомнишь нас, Ты и себя, какой была, забудешь. 10 июля 35 «Евреи в культуре русского зарубежья». Иерусалим, 1996. Т. V ВЕНЧАНЬЕ Все в этом мире случается, Все непонятно для нас. Пышною свадьбой кончается Каждый хороший рассказ. Анат. Штейгер Ты хочешь кончить, иль начать достойно. Иль просто оборвать и умереть? Как твой жених уверен, как спокойно Умеет он и на тебя смотреть. Хотя ты платье белое надела, Но тень твоя теперь еще темней, Так и душа, когда блистает тело, Еще темней последней из теней. Очнись! Обряд земного сочетанья Куда страшнее Страшного Суда: Там может быть надежда на свиданье, А здесь, увы, прощанье навсегда. 13 июля 35 «Журнал Содружества». 1936. № 11 «Видишь, как небо пустеет…» Видишь, как небо пустеет. (Теперь ты умеешь верить?) Слышишь, как ветер веет. (Тебе утешать отрадно?) Поздно. Не надо согласья — Надежда его нежнее. Пусто. Оставь мне обиду — Она нужнее счастья. 13 августа 35 «На Западе». Нью-Йорк, 1953 ЗОЛОТАЯ КРОВЬ Тая пылью сонно золотою, Солнце движется едва. В тягостном и сладостном застое Тяжелеют все слова. Только звонкой золотой волною Солнце полнит кровь мою. Что мне делать с кровью золотою И пустою, как в раю? Но сейчас уже само польется (Голос горький и ничей): Кровь, как в колоколе, в горле бьется, А слова предсмертных холодней. Я тоски восторженной не скрою. 13.8.35 ЦВЕТЫ Ты сажаешь цветы, поливаешь и холишь, Ты заранее знаешь, как они расцветут. А цветы настоящие расцветут у того лишь, Кто едва ли и знает, как их зовут. Без названья, не к месту, и вовсе не вовремя. Но врасплох, как в окне, о которым забыл: Ты забыл — а оно за тяжелыми шторами Жило рядом с тобою, тихо полнилось сил. И тяжелым неслыханным благоуханием Распахнулися шторы. Ты боишься узнать? От движенья цветов замирает дыхание; Скоро, скоро научишься все забывать. И тогда позабудешь загадкою мучиться: На земле ли, на небе ли лучше нам жить. Вот тогда и любить твое сердце научится, Но тогда до того ли, чтобы любить? 13.8.35 «Еще горит его дыханье…» Еще горит его дыханье, Но горькие мертвы слова. До губ холодных трепетанье От сердца долетит едва — И вновь в крови тяжелой тонет. Усталой в поисках любви… [111] 8.1935 «Ты набираешься солнца и в море…» Ты набираешься солнца и в море Ты отмываешь зимнее горе. Только от солнца лицо грубеет. Кровь истощается и тяжелеет. И чем больше в глазах будет моря И чем небо чужое безоблачней будет, Тем тяжелее ночами будет Сердце и падать и замирать. 20 августа 1935 вернуться Вариант: «И ниже голову он клонит. Усталый в поисках любви». |
