«Ранним утром у сырой опушки…» Ранним утром у сырой опушки, Где роса курчавит зеленя, Обманула милую кукушка. Обманула милая меня. Задразнила и не пожалела — Колдовала мне не долгий час. Холодом русалочьего тела, Несытью зеленоватых глаз. А когда упругую дорогу Пыльный запад тихо золотил, Я шагал с котомкою убогой И не знал, любил иль не любил. И к кому ушла моя подружка По вечерней тропке на межу… Ты скажи мне, вещая кукушка, Сколько песен про нее сложу?.. КУПАЛЬСКАЯ НОЧЬ
За нами город вдалеке Вертел ночные карусели, В овражном дымном молоке Костры веселые блестели; Звенели песни, и подчас Рождалось эхо, кликам вторя, И, опоясывая нас, Текли негаснущие зори. Над туманными росными влагами, Над дымящимися оврагами, Над костром стоим на горе, В полуночной горим заре. Вот ножами-мечами высокими Голубой поднялся огонь, Облизал серебристые локти. Укусил золотую ладонь. Я тебе говорю, земля: «Эту ночь меня взять нельзя, — Весь я — влаги и тьмы игра. Эту ночь ты — моя сестра». И тебе говорю, огонь: «Эту ночь ты меня не тронь, — Я от светов и зноя взят. Эту ночь ты — мой милый брат». Узловат и черен, Роет землю корень, Светел и лучист, Ищет солнца лист; Ночи середина — Жизни половина. Я построил для сестры Великанские костры. Ты приди, сестра, ко мне — Встало пламя, как во сне. Воздух тепел, тих и мглист, Пахнет тленьем старый лист. На дыбах мой верный конь, Я склоняюсь — как сквозь сон, То же делает и он; Вправо, влево, вслед за мной; Я вскочил, и он — прямой. Я кружусь — и в тот же миг Мечет искры мой двойник, Весь пылая. И по мхам Белки скачут здесь и там. Прячут в кочки и кусты Ярко-рыжие хвосты. Ты не примешь ли, сестрица, от меня Золотого, вороженного коня! Свой облачный невод Колышет белок, И дышит сквозь плеву Лучистый желток; И плывет, плывет яйцо, Плоское, сквозистое. В темноте зовет лицо, Жаркое и близкое. Благослови, Господь, Светлую плоть На радость, на справу — Одол над отравой Зрачка косого И ждущего. Соска стерегуще Тугого. Смолкли игры и зовы, И свершилися краткие ловы; Только прозрачные моря В розоватом пару горят. И шумят, шумят дожди Рдяно-солнечные, И растут хвощи До подоблачья; Золотит их слизь, И ползущая Шевелит их жизнь. ЗИМНЯЯ И еще ресницы в нитях сна Путались. Над черными домами. Испита колючими снегами. Индевела мерзлая луна. Утренело… но взыграли тени Жемчугом и хрупкой бирюзой, И, сверкнув сапфирною звездой, Из страны недавних сновидений Куколка фарфоровая тонким, Ласковым скользнула башмачком. Хрустнуло крылечко, и смычком Повела далекая поземка. У калитки, скрипнувшей едва. Звякнуло кольцо, и все умолкло; Только, охорашиваясь, елка Отряхнула иней с рукава. Бубенец поет. Во льдистой стуже, В бельмах наплывающего дня, Лебединой жалобой звеня, Девушка коней ласкает вьюжных. И взметнулись на полях белесых Пряжи кос и сгибы горьких рук. И бормочут быстрые полозья Песенку о вечности разлук. ОСЕННЯЯ Маленький я, маленький По ельнику хожу, В моховых проталинках На рыжики гляжу; Хрупенькие крышечки Чутеньки торчат, Закрывают рыжики Деток и внучат. Сойки оголтелые, Споря, пронеслись. Хвойка отлетела На брусничный лист… Стану сам я крошечным, Тихий и простой. Сяду у лукошечка Под березой той; Тонкой паутинкою Обовьюсь, и пусть Ладаном полынным Льется с поля грусть, Схимою целительной Никнет тишина, Светлые обители Выросли со дна. Вон, гляди — узорами Хрупко истонясь, Веет над озерами Рощ иконостас; Сны золотодремные Ронит, рогозя, Темные, огромные, Скорбные глаза. «Вышгород». 1998. № 6 |
