«В бою — минута слабости изменой…» В бою — минута слабости изменой. Не знаешь ли, какой холодной и немой Вода бывает? Как надменно Вознесся Петр над Невой? Как непреклонно, как жестоко Зияет шпиль за серой глубиной? Как жутко мне, как одиноко? — И вот, когда из полутемных арок, Из струй дождя, из света фонарей Я создаю и приношу себе в подарок — О, не подарок это, а скорей Подачка — призраков нелепые минуты, И руку я, чужую мне, держу в своей, И мне не нужные завязываю путы, — Тогда — пусть площади твердят мне о борьбе И улицы о шаге неуклонном — Я не пойду! Пусть это ложь самой себе, В таком бессильи и преступное — законом. Ленинград, 24.9.1928 «Что наших дней искания и споры…»
Что наших дней искания и споры, Ненужные о будущем слова… Блистали так же купола соборов. Все так же медленно текла Нева И отражала в полдень эти пушки. Кружились так же вкруг колонн снега, Когда по этим самым плитам Пушкин, Слагая ямбы, медленно шагал. 17.10.28 ТРИОЛЕТ Такой враждебный и чужой — Добычей — город держит в лапах. — Я пью его смертельный запах, Чтоб умереть такою же чужой, Какой прошла торцами мостовой. Я, Дон Кихот в картонных латах. — Такой враждебный и чужой — Добычей — город держит в лапах. 26.10.1928 «Лакей, подать сюда мне счет…» Лакей, подать сюда мне счет. Сполна все получай. — Былым оплачен счет, а вот Грядущее — на чай! Звени, звени, звени, металл, О кругленький поднос! Кто до меня вот в этот зал Отчаянья не нес? И в запах вин, в горящий газ, В твой дым, дешевый ресторан, Кто не твердил, в несчетный раз, Что жизнь пуста, как пуст карман, — Ведь проносить сквозь пьяный гул, Сквозь трын-трава, сквозь все-равно и незнакомку, и цингу из нас не каждому дано. До дна пью золотой обман. Длинней у ламп полоски тьмы — так, значит, разбивать стакан? так, жизнь, — с тобою квиты мы? «Все изломать, все сжечь, все бросить…» Все изломать, все сжечь, все бросить, и почти жалами — в ладонь. Без жалости, без слов. Так льдов оскал — без слез и без вопросов. Так скал, горящих снежной пылью. Упорный, жесткий кверху взмах, Так пуля, бьющая впотьмах, В упор, в созвездье глаз — навылет. Пусть к пропасти. Но шагом твердым. Но над движеньем воли власть. Ко дну прийти, а не упасть — Моя единственная гордость. А как жужжал, звеня, пропеллер! Пропеллер сердца. Отражали — Движенья губ, дрожанье стали. Захлебываясь, руки пели. Но выпит залпом, как аккордом. Не жест, не взмах. Последний звук Моих немых отныне рук, И мне осталось — шагом твердым. ГИМНАСТЫ Елена ГЛУШКОВА* ПАУЧОК Вьет свою ниточку маленький, серый паук. Радости, горечи встреч и разлук, Вспышек, раскаяний медленный круг — Нитью серебряной выткал паук. Взлеты — падения — каждый прыжок, С кем ты был нежен и с кем был жесток — Маленький, серый, во тьме паучок Знает и ткет он, а ты изнемог. Трудится, нитка за нитью, паук… Как поседел ты, мой друг!.. «Воля России». 1928. № 1 КОЛОКОЛЕНКА Сидит в траве под колоколенкой — Такой смешной ребенок голенький. А рядом — серый кот. И щеголяют чинной позою. И молоко из кружки розовой По очереди пьют. В траве желтеют одуванчики. И целит прямо в солнце мячиком, Сощурясь, мальчуган… Куда уйду от колоколенки? О, все равно, мы все невольники У тела смертного в плену. «Казаки». 1929. № 1 ДЕВЧОНКА Ах, где-то на свете смеется так звонко, Веселая пляшет растрепка-девчонка, Взметаются смеха веселые взбросы, Взметаются, треплются длинные косы. Устанет и кинется прямо в траву. Шепнет одуванчику: — Нет, не сорву. — И руки раскинув широким движеньем, Задремлет под кроткой малиновки пенье. Проснется, и рада, не зная чему. Порою взгрустнется мучительно-сладко; В потемках, на старом диване, украдкой, Поплачет, не зная сама почему… И снова забудет про смутную тьму, И снова кружится растрепкой опять, И ветер целует взлетевшую прядь… «Казаки». 1929. № 1 |
