VI Я крикну! В парусиновом музее с подставок медленно на пол сойдут живые люди. Не посмеет их задержать хозяин: лишний труд! Уже глаза в глазах, в шагах походки заметили знакомые черты; уже обрушились перегородки веков. В растерянности суеты уже ищейками бросая взоры, в уме подсчитывая гонорар, спешат талантливые репортеры… Уже сенсации готов удар, и через час на перекрестках улиц, протягивая влажные листки, от тяжести и скорости сутулясь, появятся газетчиков полки. VII Какая радость может быть в печати: вдвоем с газетой в сладостной тиши, все имена — читать и обличать их в переворотах знаний и души. Великий Петр! Он — призовым боксером, его удел — песчаный, пыльный ринг, и славой увядающею скоро: удар, свисток, толпы звериный рык. Наградой — ресторан и воздух синий от папирос, и поднятый стакан, и тост, что возгласит банкир и циник лысеющий, лукавый Талейран. Он любит бокс и любит Клеопатру. Над Нилом — над искусственной водой она блестит по строгому контракту незаменимою кинозвездой. VIII Так — изменившись, так — в суровой роли врачей, чиновников, мастеровых идут в толпе Ньютон, Савонарола, Людовик Солнце, тысячи иных имен таких же славных. Пиджаками скрывая мускулы и котелком нетленный гений, вялыми шагами с толпой сливаются. Толпе знаком их шаг, их взгляд. Ни речи, ни костюмы не выделяют их… И не нужна толпе — их жизнь: бесцветно и угрюмо, как жизнь толпы, развернута она. Музеи восковых фигур закрыты. Хозяин — нуль, хозяин — проиграл: он не живет уже, и скроют плиты еще один невыгодный финал… Плати, хозяин, чтобы я молчал! СЛУЧАЙНЫЕ СТИХИ Как долог путь! Избитая дорога И месяц сгорбленный, и вялая трава… По вечерам — у дымного порога Плащом дорожным тело укрывать. И знать: ничто не будет новым; Разрежет солнце вяжущую муть, И застучат опять подковы — В далекий путь. Измятыми, лежалыми словами Не высказать расплесканную грусть… Нет женщины печальнее глазами, Чем Русь! Ветер обманный Над полями стынет. Над полями туманы Густые, густые, густые… Слова — колосья: долгими ночами Их гнет к земле расплесканная грусть: Проходит женщина с печальными глазами Русь! «Озерные проталины, хрупкий снег…» Озерные проталины, хрупкий снег, звоны кандальные в тишине. Ветер над соснами. Полумесяц — серьга. С пушистыми косами пурга. Ах, Россия! Страна бесконечная, не распаханный плугом пустырь. Ширь степей и задумчивость вечная, да прибитые ветром кусты. Тело Ее — медвежее, думы — разбойный свист, а сердце — такое нежное: весенний лист. Тело — медвежее, думы — разбойный свист… Прохожие и проезжие: посторонись! Бредят равнины снежные, воздух простором мглист… Тело Ее — медвежее, сердце — весенний лист. Думы разбойные, хрупкий снег, сосны стройные во сне: мерзлые подталины, звонкий лед, над холмами дальними стаи лет… Кто твои перечислит тропы? Кто с трудом прочтет по складам степей непокойных ропот и четкий рисунок льда? Не любят Тебя и не знают: Ты так далека, далека… Только птиц бесконечных стаи не пугают Твои снега. Только птицы кружатся над рощами, знают ласковость летних дней: сколько солнца горстями брошено на широкую грудь полей! Перелетные в небе птицы, дождем прибитая пыль, придорожной рощи ресницы и верстовые столбы. Ночь тягучая, звезды над тучами и ручьи текучие… И птицы, и пыль, и ветер, и дождь, и ночная мгла, как мы — бездомные дети, не знающие угла. «Своими путями»1925. № 8–9 КИНОСЕАНС Пусть глицериновые слезы скользят по девичьим щекам и снег летит из-под полозий к ее слезам, к ее шагам, мы равнодушные, мы дремлем, нам скучен радостный экран, и медленно скользят деревни, и города скользят в туман. |
