«Пусть невнятно бормочет укоры…» Пусть невнятно бормочет укоры от тоски пожелтевший лес. осень шьет золотым узором паутину земных чудес — мне нигде не найти ответа. И не стану его искать. Пусть кружит, как по полю ветер, в тайниках души тоска. Одиноко забиться бы в угол, прядь упрямых волос теребя… Не порвать мне проклятого круга. Никуда не уйти от себя. «Годы». 1926. № 2 ОСЕННЯЯ РУСЬ Не алым маком пламенеет рожь — в лесах румянятся калиновые гроздья. Рябины кисти ловит рыбарь-дождь, рукой уверенной швыряя капель горсти. Не в крепком неводе запутался улов — веселых туч взметает ветер стаи. Далекий звон седых колоколов негромкой песенкой печаль полей ласкает. Не белым снегом замело луга — гусиных толп не умолкают речи. А я бреду неспешно наугад недолгим радостям и горестям навстречу. «Годы». 1926. № 3 ЧАЙНАЯ По спинам улиц — света хлыст навстречу сумеречной стуже. И каждый день — газетный лист тосклив, пустынен и ненужен. Часы, хромая и ворча, сметают стрелками минуты, и жизнь — спитой холодный чай уныло стынет в чашках суток. И разве той, что за стеклом рукою тонкой бросит сдачу, всю нежность сердца дам на слом, всю радость нежности истрачу? И для ее усталых губ с улыбкой — алою наклейкой души заветный выну рубль, чтоб разменяла на копейки? «Своими путями». 1926. № 12–13 ВСЕ БУДЕТ ТАК… Все будет так, как было прежде, встарь. Не год, не два — века плывут и плыли. По-прежнему желтеет озимь, ярь, и ветру не снести прибитой ветром пыли. Крылом петух с размаху на заре в несчетный раз захлопнет ночи святцы, и рожь, шурша, все так же будет зреть, и колос ветром волноваться. И в сенокос, у стоптанной межи, сгребать траву не перестанут грабли… Ах, пронести бы поскорей сквозь жизнь свой ковш души, не выплеснув ни капли. «Перезвоны». 1926. № 17 «Я рожден в глухих лесах Полесья…» Я рожден в глухих лесах Полесья, в голубых задумчивых лесах. Оттого овеян грустью весь я и осколки озера в глазах. В волосах — медвяный запах проса, и загар — колеблющейся ржи. Серебристой полевой межи поутру меня ласкали росы. «Родное слово». 1926. № 9 «Нет, я не твой, не городской, нездешний…»
Нет, я не твой, не городской, нездешний, и камню песен петь я не могу. В сто раз милей под старою черешней в траву забиться на родном лугу и слушать бережно, ловить в тени осоки брюзжанье пчел и говорок ручья… Моя — когда-то. А теперь ты чья? О, родина, я твой поэт далекий. 1926 ДЕМОНСТРАЦИЯ В граниты дней людей и волн толпа и в улицах весны разливом волны. На полный ход меняя ход неполный штыком зеленым из земли тюльпан. Неталый снег — турецкий мед. Халва. Осколки солнца грудой — апельсины. Надменный — в треуголке и лосинах — над толпами, С плаката кино. Шипенье шин. Тягучий дым бензина. И в паутине проводов: слова. Слова. И речь. Слова — как сталь и лед. Такая сложная и радостно простая в прожекторе над кубами домов, в прожекторе взвилась аэростая. От жара слов растает сталь и лед. От жара слов седая сталь растает. Ракетой вверх. Сгорая и блистая. И жаворонком с неба самолет. И облако в бездоннейшую синь — веселый слон — луны втыкает бивень. Весенних слов, весенних мыслей ливень враз половодье черное снесло. |
