– Стыдно. Иногда читаю эти предметы ученикам одной и той же группы. Представляете?

– Как у них с мозгами?

– Терпят ребята.

– Кстати, а где вы преподаете? Позвольте догадаться – в МГУ?

– Вы просто экстрасенс – в точку уже третий раз. – Электричка засвистела и стала чуть тормозить. – Сейчас остановка, кстати.

– Фабрика детских игрушек, кажется, – уточнила она.

– Верно, – утвердительно кивнул он. – В это время тут народу почти не бывает. Утром толкались – теперь к вечеру наплывут.

Электричка остановилась, человек пять вышло, столько же зашло, Лючия успела ловко выстрелить окурком в открытые двери, да так метко, что тот перелетел узкий перрон и угодил в голые кусты за чугунной оградой.

– Ого, – сказал Горислав Игоревич. – Просто Вильгельм Телль.

Зашипел динамик, двери захлопнулись, и поезд двинулся дальше по своему маршруту в сторону столицы.

– И кто же вас назвал Лючией? – спросил Горецкий.

– Это долгая семейная история.

– Куда нам торопиться? Вы же до Москвы?

– Ага.

– Еще двадцать минут.

– Это все страсть моей семьи к Италии.

– Обожаю Италию.

– Думаю, вы за свою долгую жизнь повидали стран предостаточно?

– Да, поездил.

Глядя с неподдельным интересом ему в глаза, она спросила:

– Сколько вам лет, если не секрет? И заранее простите за нескромный вопрос.

Обнимая портфель, он пожал плечами:

– Да нет, не секрет. И потом, незачем просить прощения. Я же не дамочка бальзаковского возраста. Мне шестьдесят пять.

– Возраст колдуна, – улыбнулась она.

Его брови потянулись вверх:

– Почему колдуна?

– Хороший вопрос. Второй из трех возрастов колдуна.

– А почему второй? А первый когда был?

– Первый вы уже проехали. – Электричку покачивало, и она метко добавила: – На вашем поезде жизни. Первый возраст колдуна – сорок пять лет.

– Так, интересно. И где это вы прочитали?

– Просто знаю, и все.

– Ну так просветите человека, если знаете.

– В сорок пять человек вступает в пору зрелости и рассудительно смотрит на этот мир. Он понимает, как его изменить, преобразить, вдохнуть в него свое волшебство.

– Это мне знакомо. Но как же Александр Македонский? Он и до тридцати трех не дотянул, а мир преобразил о-го-го как!

Она скривила губы в снисходительной улыбке:

– Александр Великий был одним из моторов этого мира, а это разные вещи. Мотор должен быть молодой. Сразу из сборки. Александр – наследник эллинской культуры, он освободил мир от персов, но сам стал по натуре персом, царем царей, а едва умер, как его мир, его империя распалась на части – ее растащили жадные друзья. Так что нет, Александр тут ни при чем.

– А я согласен с вами, – кивнул он. – Надо же, вы правы. Какое у вас образование?

– Универсальное, – усмехнулась она. – Всего понемногу.

– Ладно, – кивнул он. – И эту сентенцию запомню.

– А еще в этом возрасте, я о сорока пяти, человек начинает сам распоряжаться жизнью. Молодым кажется, что они вожди своей жизни, но нет! Они следуют инстинктам, их ведут сексуальные желания и жадность схватить все на своем пути и проглотить, как бездумно хватает все живое и глотает рыбка пиранья.

Горецкий задумался.

– И опять вы правы. Мне бы вас пригласить к моим студентам – вы бы им толкнули отличную лекцию про то, кто они есть такие.

Она пожала плечами:

– Да легко.

– Итак, у меня второй возраст колдуна. Шестьдесят пять. И что бывает в этом возрасте?

– Человек начинает понимать законы вселенной – и эти знания делают его истинным мудрецом. Он понимает, что не все покупается за деньги, а лишь малая толика всех земных богатств. Главные дары приходят иным путем.

– Да, иногда мне кажется, что я стал что-то понимать в главных дарах.

– Человек понимает, что существуют великие тайны за привычным пологом реальности. За волшебной дверью!

– О-о, а тут вы совсем уже правы – ну в самую точку! – Горецкий улыбался, глядя на смышленую красотку перед собой. – Это точно про меня. Я так устал стоять перед этой дверью и скрестись в нее. Если бы вы знали! А еще больше я устал просить: ну приоткройте же дверь! Сжальтесь надо мной! С моей стороны нет ручки!

Дама весело рассмеялась.

– Смешно. Я про то, что с вашей стороны нет ручки. Это правда. Поэтому надо лучше просить. Как там написано: ищите – и обрящете? Просите – и вам дадут? – Вдруг тон ее изменился: – Только надо знать, кого просить. Вы у кого просили?

– Просто просил, – пожал он плечами.

– Что, кричали в пустоту?

– Ну, что-то вроде того. – Он понизил голос, но прибавил эмоциональности: – Силы небесные, верните мне молодость! Дайте понять, зачем я тут! Почему мучаюсь изо дня в день! Какого хрена вы меня бросили без ответа? А я не дурак! Дуракам проще – жрут, пьют, трахаются, и баста! Откройте мне тайны вселенной!

Она смеялась, слушая его.

– И как с ответами?

– Да вот так: еду преподавать кучке балбесов бессмысленные предметы. Одним – философию, другим – богословие.

– Ясно. Если будете просить тайн у Создателя, Он вам вряд ли поможет. Он вам скажет: нарушил Мою заповедь, съел яблоко в Моем саду – вот теперь и учись жить самостоятельно, дурень.

Теперь уже рассмеялся Горецкий.

– С вами так легко говорить, Лючия.

– Надеюсь на это.

Горислав Игоревич вопросительно кивнул:

– Остается «третий возраст колдуна».

– Да, это восемьдесят лет. Когда человек, как правило, глубокий старик, понимает, что ему ничего не известно. Что всю жизнь он бился головой в каменную стену. Даже если он накопил богатства, разве в них дело? Его знания – одна песчинка на пляже до горизонта. А смерть уже не за горами. И скоро он потеряет даже то, что имеет.

– Печальная концовка, – еще теснее перехватив портфель, вздохнул Горецкий. – Расстроили вы меня.

– А разве бывает другая? Все пройдет, как написано у Экклезиаста, и это пройдет. Но! – Она даже назидательно подняла указательный палец с наманикюренным перламутром ноготком. – А вдруг для избранных могут приоткрыть эту дверь? Если попросить очень сильно? Как вы думаете?

– Вы это серьезно, Лючия?

– Серьезно, – кивнула она. – Очень серьезно.

– Только об этом и думаю, – честно признался Горецкий.

– А скажите мне, профессор, что бы вы ответили вашим студентам, если бы они спросили у вас: а что лежит между научным познанием мира и слепой верой? Что кроется в том вечном, необъятной ширины коридоре? Укрытом мраком для всех непосвященных? И являющемся источником знаний и мудрости для тех, кто действительно хочет этих знаний и этой мудрости?

Горецкий кивнул:

– Я понимаю… Вы о мире магии. О параллельном и запредельном мире?

– Куда заказан путь как ученым, так и святошам. Первые в него не верят, вторые его боятся хуже смерти. Ведь там живут силы, которые им недоступно понять. Вы согласны со мной?

– Да, Лючия, я согласен с вами. – И тотчас улыбнулся: – Но только никому об этом не говорите. – Он даже указательный палец приложил к губам: – Тсс!

– Я молчок, – принимая игру, по-компанейски кивнула она. – Кажется, сейчас будет еще одна остановка?

Электричка уже тормозила.

– Да, – кивнул Горецкий. – Мыльный комбинат.

И вновь немного народа вышло и немного зашло. Все рассредоточились по вагонам.

– Хочу задать вам интересный вопрос, – сказала она.

– Пожалуйста.

– Вы что-нибудь слышали о «Проклятой библиотеке»?

– Нет, никогда, – оживился он. – А что, есть такая?

– Есть.

– И кто ее проклял?

– А сами вы как думаете?

– Блюстители земных законов? Те, кто возложил на себя труд общаться с небесами? Кто приватизировал их?

– Именно – они самые. Они всегда разные, во все века, и они всегда запрещают. И больше всего они боятся книг. Эти читать можно, а эти – нет. Как же они любили сжигать книги!

Глядя в ее глаза, Горецкий нахмурился. Ему только показалось, или в ее зеленых глазах сейчас и впрямь вспыхивали отблески костров инквизиции?