– Теперь ты скажешь, кто такая Жанна дʼАрси?

– Да, скажу, – моя прабабка. Графиня дʼАрси. Одна из моих родовых фамилий.

– Ясно. – Он покачал головой. – Но я не могу отдать им тебя. Что я могу сделать, скажи?

– Ничего. Это правда. Мы можем только оттянуть расставание.

Они долго не могли уснуть. Им даже было не до любви. В их мир вторглись, им помешали, за окнами их рая, где вдруг потемнело, летали черные демоны и заглядывали в их окна. Оставалось только лежать обнаженными в обнимку, тесно сплетясь, словно так оберегая друг друга, и ждать чего-то.

Уже под утро она сказала ему:

– Из этого рая нас выгоняют прочь. Увези меня сегодня куда-нибудь подальше отсюда.

– Куда?

– Куда захочешь, милый.

– В Милан?

– Отлично. Оставим багаж здесь, просто сбежим.

Когда они выехали из Пармы, в экипаже она сказала ему:

– У меня есть муж, Джакомо. Которого я больше не люблю. И есть свекор, могущественный человек, который изначально был против нашего брака и которого я ненавижу. Он прочил другую невесту своему сыну. Свекор хотел обвинить меня во всех грехах и поместить в монастырь; у него были предлоги, и, поверь, у него были возможности. Если бы жив был мой отец, он защитил бы меня. Но я оказалась совсем одна.

– Ты можешь развестись и выйти за меня замуж? – спросил Джакомо.

– Нет, – ответила она. – Поверь мне, этого я бы хотела больше всего на свете, но сделать так я не могу. Пойми и прости меня.

Он только сжал ее холодную руку в тонкой газовой перчатке.

В Милане они провели две счастливые недели и все это время старались не вспоминать, что все в их жизни переменилось. Когда они вернулись в Парму, ее ожидало еще одно письмо, а потом в гостинице появился все тот же галантный кавалер де Герон.

Генриетта говорила с ним с глазу на глаз, а когда вернулась в номер, то сказала:

– Все, милый Джакомо, дело решенное: мне нужно возвращаться домой. Через Женеву…

– Через Женеву? Почему?

– Так решили они. И там будет для меня перевод. А у нас будет еще время побыть вместе. Если ты захочешь…

– Я захочу.

– Тогда едем.

Еще в самом начале пути Казанова не вытерпел и спросил:

– Ты говорила с этим де Героном наедине довольно долго. И не могла не спросить, как он нашел нас.

– Я спросила, и он ответил, что не нашел бы нас, если бы не одна женщина. Он не знал ее. По виду – знатная госпожа. Ее лицо было укрыто вуалью, но он разглядел под шляпой рыжую прядь волос. И увидел янтарно-зеленые глаза через вуаль. Тебе она знакома?

– Нет, – покачал головой Джакомо.

Одна догадка пришла к нему, но она была слишком невероятна, и Казанова отбросил ее. Такого просто не могло быть.

Они преодолели расстояние от Пармы до Женевы быстро. Еще одно его предложение сбежать на границе и пуститься куда глаза глядят она отвергла.

Наедине в Женеве долго им побыть не удалось. Как из-под земли там появился все тот же кавалер де Герон. Он вкрадчиво и галантно требовал заложницу, но было ясно, если Генриетта не поедет с ним, начнется война. И даже если убить этого де Герона, проткнуть шпагой, застрелить на дуэли, задушить в переулке, на его место придет точно такой же кавалер со шпагой и потребует женщину.

Их разговор перед разлукой был короток. Джакомо не верил своим ушам, сердце не желало внимать словам любимой, разум не подчинялся.

– Я выпросила для нас еще одни сутки, – сказала Генриетта. – Но теперь не знаю, правильно ли я сделала. Думаю, что нет. И расстаться лучше сейчас. Прямо здесь и сейчас. Иначе мое сердце не выдержит. Я не смогу просто так задержаться с тобой, любить тебя, вновь заснуть с тобой и проснуться рядом, чтобы оставить тебя навсегда. – Она обняла его. – Не смогу, Джакомо… Давай расстанемся здесь и сейчас, прошу тебя, пока не так больно. Не смертельно больно…

Он понимал, что она права. Но только разумом…

– Но мы же пообедаем вначале? – спросил он.

– Конечно, – улыбнулась она. – Устрой нам прощальный пир.

Во время обеда, когда они выпили вина, она подняла на него глаза и сказала фразу, которая осталась с ним на всю жизнь:

– Я знаю, у тебя было много женщин до меня. И после меня у тебя будет много любовниц. Но в каждой ты будешь искать меня. И не найдешь никогда. Такая у нас судьба. Не я выбирала ее и не ты. Небеса все сделали за нас.

«Но только ли небеса?» – думал он.

За ней приехала карета с четверкой белых лошадей и двумя лакеями в ливреях на запятках.

Джакомо печально улыбнулся, глядя в окно:

– Такие экипажи бывают только у принцесс крови.

– Значит, ты прощаешься со своей принцессой. И еще, из тысячи золотых экю, которые перевели мне, пятьсот я оставила тебе.

– Не стоило.

– Стоило, милый.

Она взяла его лицо в ладони последний раз в жизни, он уже знал это, и поцеловала в губы:

– Вот теперь прощай, Джакомо.

Она сказала это и ушла. Он просто услышал, как закрылась за ней дверь. А потом увидел ее, выходящую из гостиницы. Когда Генриетта садилась в экипаж, она не подняла головы, чтобы увидеть его лицо в окне. Это было уже лишнее – они расставались на всю оставшуюся жизнь. Лучше так, без последнего взгляда. Чтобы раз и навсегда.

Но было кое-что еще – ее письмо. Оно осталось лежать на столе. Генриетта неслышно положила его перед уходом.

Он сохранил его на всю оставшуюся жизнь, и старый Джакомо Казанова, библиотекарь в замке Дукс, иногда доставал и с трепетом и слезами перечитывал его.

Вот этот текст:

«Я должна была тебя покинуть, мой единственный друг. Не растравляй же свою боль, думая о моей. Давай представим, будто нам снился чудный сон, и не будем жаловаться на судьбу, ведь такие сны не длятся долго. Порадуемся тому, что мы сумели быть совершенно счастливыми три месяца подряд. Мало смертных смогут сказать о себе то же. Не забудем же друг друга никогда и станем часто вспоминать о нашей любви, чтобы возродить ее в наших душах, которые, хоть и разлучены, возрадуются ей еще с большей живостью. Не старайся ничего обо мне разузнать. Знай, мой дорогой, что всю оставшуюся жизнь я буду так счастлива, как это возможно без тебя. У меня больше не будет любовников, но я желаю, чтобы ты не думал поступать так же. Я хочу, чтобы ты любил еще и еще, чтобы ты нашел себе другую Генриетту».

Читая эти строки, он рыдал тогда, в Женеве, когда ему было без малого тридцать лет, и также он рыдал стариком в замке Дукс, в дрожавших от волнения руках держа это послание.

Послание из прошлого, из будущего. Послание с облаков, с их с Генриеттой земли обетованной, из рая, который если и дано вкусить грешному человеку, то ненадолго. Послание из Вечности…

А потом увидел и другое – строчку, нацарапанную на стекле ее перстнем. Она написала это, когда он выходил заказывать им прощальный обед.

Слова были такие:

«Ты забудешь и свою Генриетту!»

В каком же нужно было быть отчаянии любящей женщине, чтобы написать такое! Нет, никогда бы он не смог забыть ее, ни при каких обстоятельствах, и, даже умирая, он бы шептал ее имя! Только ее! Как же она могла обидеть его таким недоверием. Нет, тут было другое, очень скоро догадался он. Она хотела оттолкнуть его, смягчить боль разлуки. Подарить хоть какой-то гнев по отношению к себе, ведь гнев побеждает отчаяние. Помочь ему жить вот так, без нее…

Что было, разумеется, немыслимо.

…Когда с зарей Кристофер Варшавски открыл глаза, Анастасия, приподнявшись на локте, уже смотрела на него. Она ждала его пробуждения. Трепетно, терпеливо. Как чуда. Чтобы сказать только несколько слов, может быть, самых важных в ее жизни. Ее губы вдруг задрожали, глаза разом наполнились слезами и ни с чем не сравнимым счастьем.

– Да, это была я, – прошептала она. – И теперь я все помню и знаю, милый мой.

Он взял ее руку и с величайшей нежностью и благодарностью поцеловал теплую после сна ладонь.

– А я и не сомневался в этом, любимая.