Однажды ночью, когда девушки спали, Джакомо обратил внимание на старое зеркало в углу – ему показалось, что по его поверхности пробегает рябь. Что бы это могло быть? Он перебрался через мирно посапывающую Мартон, встал с кровати и подошел к большому вертикальному зеркалу, отставленному в угол за ненадобностью. Оно где-то треснуло, покрылось налетом, но было живым. Так ему показалось. И в этом зеркале сейчас что-то происходило.

Он потянулся к нему и увидел то, отчего разом отступил: в зеркале стояла во весь рост молодая женщина в серебристом платье на широком панье, в высоком седом парике, и она, сложив руки под грудью и сцепив пальцы в перстнях, также внимательно смотрела из зазеркалья на него. Джакомо в испуге оглянулся, но за его спиной никого не было. Там, на широком ложе, сбросив одеяло и во сне переплетясь ногами, спали ангельским сном Нанетта и Мартон. Он вновь посмотрел в зеркало – женщина все еще была там, во мраке зазеркалья, шагах в пяти от разделявшей их преграды. Но теперь она улыбалась ему – заговорщицки, как старый друг. Словно она знала его куда лучше, чем он сам. Но как же знакома она была ему! Где он видел ее? В каком театре? На каком приеме? И вдруг словно молния поразила его! Только теперь он увидел, что на ее голове корона со сверкающими камнями! Это была та самая Прекрасная Дама, что спасла его когда-то, мальчишкой, от тяжелой хвори и напророчила ему будущее.

О которой теперь он вспоминал все реже…

– Ты, – только и прошептал он. – Вы…

Вдруг она зачерпнула из складок платья что-то сверкающее, золотое и бросила в его сторону. Это была золотая пыль! Та самая звездная пыль, которой когда-то она посыпала ему голову! Но вот что интересно, некоторые горящие золотые и рдяные звездочки пролетели через незримую преграду и легкими искрами, подобно огонькам из-за каминной решетки, подкатились к его ногам. Он даже отступил, боясь обжечься. Они вспыхнули и растаяли без следа. А Прекрасная Дама в седом парике приложила руку с перстнями к губам и отправила ему воздушный поцелуй. Несомненно, так она посылала привет и прощалась, но лишь на время! А затем она величаво повернулась и стала уходить, и он провожал ее ошеломленным взглядом до тех пор, пока она не скрылась во тьме зеркала, а само оно не потухло, став просто старым потрескавшимся и пожелтевшим стеклом.

Когда он проснулся утром в объятиях девушек, двух любимых, то недавнее ночное видение – то ли явленное во сне, то ли наяву – показалось ему просто волшебной грезой, не более того.

Но тревожной, загадочной, волнующей грезой…

Джакомо старался вести примерную жизнь, но получалось плохо. Он то и дело срывался. Старый сенатор Малипьеро сделал его своим протеже, ввел в высший свет Венеции и был ему во всем порукой. Через него Джакомо стал завсегдатаем светских вечеров и даже долгих многодневных выездов на чью-нибудь роскошную виллу. Во время одной такой поездки он очень рисковал. Впрочем, как и некая молодая замужняя дама. Она подозревала мужа в измене и позволила молодому аббату соблазнить себя прямо в экипаже во время загородной поездки. Это придало немалой уверенности взрослеющему юнцу, он двинулся дальше и зашел слишком далеко. Легкомысленный Джакомо наставил старику Малипьеро рога, соблазнив его юную воспитанницу, которую безумно вожделел сам сенатор. Из высшего света его выгнали с треском. А тут еще он явился в церковь читать проповедь под мухой. Молодого аббата осмеяли, да так громогласно, что он свалился без сознания от волнения и стыда прямо у кафедры. Падуанская студенческая школа разгильдяйства, граничившего с хулиганством, давала о себе знать.

Тогда его матушка Дзанетта Фарузи, к тому времени солистка Дрезденской оперы, у которой были огромные связи, попросила знакомого иерарха церкви отца Бернардиса взять сына к себе. Путешествие в Калабрию, на самый юг Италии, вышло полным самых ужасных приключений, во время которых Джакомо в очередной раз проигрался до нитки. Его спасло только то, что по дороге он продал «секрет превращения ртути в золото» одному жадному греческому купцу, которому очень хотелось быстро разбогатеть. Это позволило Джакомо добраться до места назначения, в бедный и угрюмый край, откуда он сбежал уже через несколько дней, посоветовав монсеньору Бернардису сделать то же самое.

В Неаполе, куда он прибыл с рекомендательными письмами от отца Бернардиса, который был бесконечно рад избавиться от прыткого непоседы, Джакомо Казанова познакомился с молодым знатным синьором, который носил ту же фамилию. Обрадованный богатый однофамилец спросил: а знаменитый полководец Теодоро Казанова, десять лет назад отличившийся при Лепанто, не общий ли их предок? И тотчас получил ответ: конечно! После этого высший свет Неаполя принял Джакомо с распростертыми объятиями, наградил подарками и деньгами и со слезами на глазах, так не хотелось расставаться с очаровательным молодым человеком, эрудитом, умницей, стихотворцем, отправил с новыми рекомендательными письмами в Рим.

У него было все: молодость, смелость, привлекательность, сила и знания, сонм талантов и туго набитый кошелек, рекомендательные письма. Хотелось одного: закрутить роман с прекрасной незнакомкой, которая ошеломила и пленила бы его красотой и умом. И магнетическим, божественным притяжением.

Он мечтал об этом, садясь в большой пассажирский экипаж на четверых, который должен был с несколькими остановками доставить путешественников в Рим.

И вот он сидел напротив той самой, о которой мечтал. Справа от Джакомо разместился крупный мужчина лет пятидесяти, в дорогом камзоле, а напротив – две элегантные дамы, постарше и помладше. Первая из них, едва Джакомо разглядел ее, как раз и явилась доказательством того, что его молитвы услышаны. Словно сверкнула молния, прогремел гром, и велением свыше она оказалась напротив, чтобы смущать его взгляд и волновать воображение.

Все были неаполитанцами, мужчина и младшая из дам говорили почти непрерывно и очень музыкально. Их можно было слушать как веселую тарантеллу. Мужчина, синьор де Валатти, оказавшийся адвокатом, время от времени удачно шутил и смеялся, младшая из дам, юная девица, заливалась хохотом и закрывала при этом лицо ладонями. Мужчина был супругом красавицы постарше, ее звали Лукреция де Валатти, а юная дама, Анджелика, приходилась той младшей сестрой. Все они направлялись в Рим, и у каждого была своя забота. Они проехали уже изрядно, прежде чем Лукреция, едва заметно улыбавшаяся шуткам мужа, стала изредка поглядывать в сторону молодого спутника.

Во время первой ночевки в Капуе им предложили на постоялом дворе одну комнату и две кровати на всю компанию.

– Что ж, – развел руками мужчина, – мне выпала честь спать с господином аббатом. Да будет так!

И впрямь не могли же супруги подложить в постель к аббату юную сестренку! Во время ужина компания вела светскую беседу, но Джакомо если и поддерживал разговор, то скромно, как и положено аббату, младшему слуге церкви. Оказывается, сам адвокат ехал улаживать важное церковное дело, его супруга Лукреция собралась навестить мать, которую не видела два года, а юную Анджелику ждал в Риме жених-банкир. В постели Джакомо оказался первым, лег к стене и отвернулся, чтобы дамы могли раздеться, ничего не стесняясь. Они лишний раз оценили его галантность.

Утром во время завтрака Джакомо настойчиво ловил на себе испытующий взгляд Лукреции. Затем они продолжили путь.

Гарильяно, Веллетри, Марино…

Джакомо все чаще вступал в разговор, рассуждал о значимых вещах, он готов был нырнуть в область философии и естествознания, в любую науку, в искусство и литературу, он мог говорить обо всем; семейство адвоката просто не поспевало за ним. Прекрасная Лукреция, кажется, была восхищена своим юным спутником. Но особенно тем, с каким жаром он читал стихи! И как славно он их читал, будто искусство декламации было его второй профессией. Что ж, врожденный артистизм не промотаешь даже в падуанских забегаловках! А может, и напротив, приобретешь что-то новое.