– Кто это? – зашумели в зале. – Кто он?

Кристофер Варшавски снисходительно продолжал:

– А вы подумайте! Ну же! – почти потребовал он. – Ах! – мечтательно выдохнул иллюзионист. – Все эти милые дамы, герцогини, графини, баронессы, мещанки, певицы, актрисы, кабатчицы, кухарки, горничные, служанки, в возрасте и совсем юные, – все они мгновенно таяли, когда он брал их за руку и шептал им на ухо те слова, которые хотят услышать все женщины. У него был особый подход ко всем сразу и к каждой в отдельности! Он любил их всех – искренне, и они с той же искренностью отвечали ему.

А тем временем богатый синьор и девушка уходили по шумной парижской улице.

– Ну же, дамы и господа, как зовут этого господина? Кто мне ответит? Черт возьми, кто провел последние двенадцать лет в этом замке, служа библиотекарем у графа Вальдштайна, и кто умер тут?!

– Казанова! Джакомо Казанова! – закричали зрители. – Это он! Он! Великий соблазнитель!

– Да, именно он! Венецианский путешественник, сын двух актеров, выдававший себя за разных людей, в зависимости от того, кем он хотел предстать перед публикой. Кавалер де Сенгаль, граф Фарузи и много кто еще! Вы сейчас наблюдаете не фантазию, дамы и господа, вы видите то, что было на самом деле. Вы видите этих людей, их портреты, слышите их голоса! – Теперь шар серебрился, он будто бы взял паузу, скрывая новые картины. – Он привел ее к себе домой и приказал раздеться. Но потом решил, что разденет ее сам и лично отмоет замарашку в корыте.

Серебро пропало, и содержимое шара проявилось с предельной ясностью. В корыте, обложенном полотенцами, стояла обнаженная Морфи…

Варшавски вдохновенно сказал:

– Сама Афродита стояла перед ним, и по ее плечам и груди, по ее бедрам стекала пена.

Джакомо Казанова, как истинный художник, что нанес несколько гениальных мазков, пораженный красотой девушки, отступил, чтобы разглядеть ее со всех сторон.

– Боже! – пробормотал Казанова. – Как же ты прекрасна!

– Благодарю вас, сударь, – стыдливо прикрывая грудь и девственный куст между ног, сказала Морфи.

– Не закрывайся, милая. – Он отнял ее руки от тела. – Не стоит. Ты воистину как Киприда, вышедшая из пены! Трудно вообразить что-то более прекрасное…

– Что я должна сделать? – спросила девушка, понимая, что полученные деньги надо отработать.

– Ты невинна? – спросил Казанова.

– Да, сударь, – ответила она.

Он покачал головой:

– Ты слишком прекрасна, чтобы я воспользовался тобой. Но у меня есть идея. Ты станешь прекрасным подарком!

– Кому, сударь?

– Узнаешь – скоро ты все узнаешь. И внакладе ты не останешься. Скоро вся жизнь твоя перевернется! А пока что я вызову знакомого художника, пусть он напишет тебя.

Вновь шар засеребрился, взяв паузу…

Варшавски пояснил событие:

– Казанова пригласил к себе домой известного художника Франсуа Буше, и тот написал лежавшую на диване обнаженную Морфи.

…И шар показал новую картину. Девушка, уже ухоженная, белокожая, лежала обнаженная на диване, на животе, раскинув ноги и сложив под головой руки; лежала среди подушек и взбитых простыней. Ее золотисто-русые волосы заплетены в косы, уложенные вокруг головы.

– В историю изобразительного искусства это полотно 1752 года вошло как «Лежащая девушка», или «Одалиска». Оно будет столь популярно, поза модели окажется такой пронзительно-эротической, а сама модель станет столь желанной, что многие художники возьмутся писать с этого полотна копии и учиться у этой картины чувственности. А позу для модели, как вы уже догадались, выбрал и посоветовал художнику сам Казанова! Он лично подкладывал под Морфи подушки и разбрасывал простыни. Все это сделал он, Джакомо Казанова!

Крымов усмехнулся.

– Что? – спросил Антон Антонович.

– Он говорит с такой уверенностью, как будто рассказывает о самом себе.

На этот раз усмехнулся Долгополов.

И вновь засеребрился шар…

– А затем эту картину Джакомо Казанова через своих придворных знакомых отправил в Лувр, и король Людовик Пятнадцатый, несравненный женолюб, предпочитавший юных и еще непорочных дев, влюбился в это изображение.

В серебряном шаре иллюзиониста вспыхнула яркими красками одна из королевских зал Версаля. Король стоял у полотна на мольберте – лицом к зрителям, в окружении многочисленной свиты. Белоснежные парики стекали длинными хвостами по плечам и спинам знатных синьоров.

– Господи, – проговорил король, – она же чудо!..

– Воистину чудо, воистину! – поддакнули вельможи.

– И это не плод выдумки художника? – спросил Людовик.

– Говорят, нет, – ответил один из придворных. – Девушка и впрямь живет в Париже, у вас под боком, стоит только протянуть руку…

– Так протяните руку, мой дражайший де Латур, а вы, де Шампиньон, мой дорогой Эскулап, если девушка и впрямь не фантом, убедитесь, что она чиста и здорова.

Вынырнувший из-за плеча короля невысокий лекарь в синем камзоле и роскошном парике, в котором он походил на спаниеля, поклонился королю и на мгновение обернулся к зрителям…

– Что?! – потянулся вперед Крымов.

Из-под парика на него взглянул Антон Антонович Долгополов. Детектив немедленно уставился на своего старшего компаньона, но тот лишь спросил:

– Что? Ну похож. – Он пожал плечами. – Может быть, мой предок?

– Ага, предок, – усмехнулся Крымов. – Да как две капли воды.

А Варшавски продолжал:

– В тот же день приказ был выполнен: к королю в Версальский дворец была доставлена прекрасная Морфи!

И уже другая картина предстала взорам зрителей…

– Конечно, Людовик сделал ее своей любовницей… Вы только взгляните на них! Сколько страсти в обоих! Какой подарок королю! Какая перспектива для юной нищенки!

Указка Кристофера Варшавски была направлена на серебряный шар, где сейчас резвились в постели король Людовик Пятнадцатый и его юная любовница. Зрители не отрываясь наблюдали за любовной игрой, где опытный мужчина, король Франции, учил всем амурным хитростям свою новую подругу. Кажется, эта серия могла длиться вечность, и никто бы не прервал ее.

– Она станет ему так дорога, – продолжал Варшавски, – что он построит для нее собственный миниатюрный дворец. А теперь посмотрите, какой Афродитой очень скоро королевский двор увидит вчерашнюю замарашку, юную Морфи!

На считаные секунды рябое серебро вновь скрыло от зрителей самые откровенные сцены, от которых и впрямь по своей воле глаз оторвать было невозможно.

– Выйди же к нам! – приказал иллюзионист. – Морфи, мы ждем тебя!

И тогда из серебряного шара вышла Морфи, но уже совсем другая! В роскошном голубом платье, расшитом золотом, с глубоким декольте, в седом парике, с мушкой над верхней губой в стиле а-ля мадам Помпадур. С гордо вскинутой головкой, с капризно поджатыми губами и нахмуренными бровками.

– Что тебе нужно? – капризно и почти гневно спросила она у иллюзиониста.

Варшавски усмехнулся:

– Посмотрите, как быстро она освоилась во дворце! Как скоро почувствовала себя хозяйкой положения. Как легко научилась говорить со всеми свысока! Как и любая неглупая женщина, которой удалось завладеть сердцем влиятельного мужчины. А в данном случае – целого короля!

– Пусть подойдет! Пусть приблизится к нам! – несмело зашумели в зале. – Мэтр, прикажите ей! Пожалуйста, мэтр!

Этого хотели особенно мужчины: они только что видели ее без одежды, в пене, потом на ложе, в роли натурщицы, а затем и в королевской постели чувственной любовницей…

– Сойди и приблизься к ним, – кивнул на зрителей Варшавски. – Они хотят вновь дотронуться хотя бы до твоих пальцев, Морфи, до края твоего платья! – И тотчас предупредил публику: – Только не делайте ничего, что бы ей не понравилось!

Но куда там! В легком сиянии она спустилась и подошла к первому ряду, высокомерно подняв голову и даже не глядя на этих мужчин. А те уже трогали ее руки, хотя она отдергивала их, касались ее платья, особенно женщины, поражаясь тому, что видение было во плоти и даже можно было понять, что это за материал.