— Я не принижаю заслуг русского оружия, но это же немыслимо, чтобы государева человека прилюдно оскорбляли, — возмущался Ростопчин.

Александру Васильевичу стоило немало усилий сдержаться и не посоветовать Президенту коллегии вызвать на дуэль Багратиона, если так уж сильно задета честь. Понятно, что павловский дипломат — не тот человек, чтобы биться за свою честь. Вот офицер Ростопчин неизменно бился, а чиновник Ростопчин никогда этого делать не станет. Нельзя Фёдора Васильевича упрекнуть в трусости. Он не раз был впереди своих полков на передовой.

Павел собирал вокруг себя людей сугубо исполнительных, чтобы любая воля государя была выполнена, вопреки любому личному мнению. Но были у Фёдора Васильевича и свои намерения, которые становятся мало исполнимы в связи с капитуляцией Ирана.

— Фёдор Васильевич, но вы же были со мной в битве при Фокшанах, вместе сражались и под Рымником. Обидел ли я вас чем тогда? Отчего же нынче так приуменьшаете победы русского оружия? — спросил Суворов, чуть не перейдя на «ты».

Генерал-майор от инфантерии Ростопчин был для фельдмаршала всё равно, как чином младше. Суворов, проведший большую часть жизни в походах и сражениях, подспудно мерял всех людей по их военным чинам и по тем поступкам в сражении, что характеризовали человека. Нынешний Президент коллегии Иностранных дел ранее, в войнах с турками, не опорочил своего имени, сражался достойно и командовал своими подразделениями умело. Так почему же такое открытое неприятие славной русской победы? С Ирана теперь можно требовать сильно больше, не нужно давать им шансы на возрождение.

— То иное, Александр Васильевич, — несколько устало отвечал Ростопчин. — Я исполняю волю государя, и будьте уверены, что выполню свой долг до конца, как и вы это сделали. Негоже верноподданным сомневаться в правильности правления императора. Мы Помпеи, но не Цезари [тут Ростопчин имел ввиду действия римского полководца Помпея, который после побед над Парфянский государством, прародителем Ирана, сложил полномочия, распустил армию и в одной ночной рубахе отправился в Рим. А Цезарь, когда от него потребовали такого же, начал гражданскую войну, перейдя реку Рубикон].

Фёдор Васильевич несколько лукавил. У него были свои интересы. Уже готов проект раздела Османской империи, и он только ждёт удачной политической обстановки, чтобы начать реализовываться. В условиях, когда Павел Петрович стремится сократить армию и сильно её перестроить, большие проекты захвата новых территорий уже обречены на сложность исполнения или же вовсе на забвение. А тут, когда уже есть победа над Ираном, государь не пойдёт на новые серьёзные внешнеполитические решения. Было бы, по мнению Ростопчина, неплохо спровоцировать османов на решительные действия. Показать, к примеру, что Иран слабый, и русские не так чтобы горят биться за него. Ну, а после всеми силами и кавказских народов, и казаков, регулярных русских полков, иранских обрушиться на османов.

С началом истории с Мальтийским орденом, той организацией, которая всю свою историю воевала с турками и с иными мусульманами, появлялся дополнительный шанс на новую войну с Османской империей. Нужно было только заключить мир, лучше союз, с Францией, пусть и с революционной, да предложить Пруссии кусочек от османского государства [подобный проект был и в РИ одной из главных целей Ростопчина во внешней политике].

Будучи военным человеком и поняв на месте, какой актив достался России в виде ослабленного, но всё ещё потенциально сильного Ирана, Фёдор Васильевич Ростопчин понял, что придётся держать русские полки в Исфахане, как и в других городах персидской державы. Муртаза Кули-хан Коджара слаб, нужно время, дабы он оброс своими людьми, преданным войском, наладил экономику. Русские же могут помочь Ирану с новыми полками. При сокращении русской армии найдутся офицеры, которые согласятся командовать новыми иранскими силами, неизменно пророссийскими.

А как это делать, если страна нового шаха будет унижена большими территориальными потерями, да ещё и данью, одноразовыми выплатами в пользу Российской империи? Нужно, чтобы Муртаза Кули-хан Коджара выглядел, как спаситель персов, но не как марионетка России. Тогда и не нужно будет тратить средства на поддержание власти русского ставленника в Иране. Кроме того, Павел Петрович хотел видеть в персах силу, которая и впредь будет некоторым противовесом в регионе для османов. Опять же, тогда не нужно будет держать большие гарнизоны русских войск.

Это понимал государь, подобной точки зрения придерживался и Ростопчин, особенно при том, что всё ещё хотел получить для России больше османских земель, чем персидских.

— Александр Васильевич, отстраните того грузинского подполковника, да передавайте командование Римскому-Корсакову, а сами поезжайте к государю, да милости просите, — вполне дружелюбно говорил Ростопчин, но вот предлагал он немыслимое.

Суворов всегда или почти всегда избегал интриг, которые выстраивались вокруг него. Взять тех же Зубовых и их противостояние с Потёмкиным, которое ещё неизвестно чем могло закончиться, если бы не смерть Светлейшего князя. Там Суворов играл большую роль, но как-то в сторонке, не напрямую.

А теперь получается, что его ставят перед выбором: или поставить под угрозу свой авторитет в армии, арестовывая своих же выдвиженцев, коим являлся князь Багратион, или же оказаться в опале. И то и другое — крах карьеры или же урон чести.

— Я поеду к государю, только оставлю не Римского-Корсакова, не на дивизии же его оставлять, когда он командовал корпусом? — сказал Суворов и отвернулся, показывая, что более не желает говорить с Ростопчиным.

Фёдор Васильевич затаил обиду. Придя к Суворову, он рассчитывал на другое: уважение, найти в лице генерал-фельдмаршала соратника, не даром же вместе сражались у Фокшан и Рымнике. Но Ростопчин увидел упёртого старика, пусть и моложавого. Так что не станет Президент коллегии Иностранных дел заступаться за Суворова.

12 марта 1797 года был заключён Урмийский мирный договор между Ираном и Российской империей. По этому договору персидские шахи на вечные времена отказывались от претензий на Кавказ, как и Закавказье, и признавали право Российской империи принимать в своё подданство все народы, населявшие те земли, особенно Кубинского, Тихвинского ханства, Ширвана, расположенные по старой границе с Ираном. Линия разграничений устанавливалась по озеру Урмия, далее на восток к городам Таврия, Ардебилю, Астаре. При этом города становятся русскими крепостями.

В сущности, мирный договор выглядел, как величайшая победа России, которая в один момент прирастала большими и перспективными территориями. Для русской общественности и императорского двора подобное представлялось несомненным успехом. Вот только для Суворова и иных офицеров Кавказской армии мирный договор считался недостаточным. Они-то знали, что Персидская держава нынче полностью подчинена России, и можно выторговать намного больше: Тегеран и даже персидские земли южнее его.

В тот же день был подписан и Урмийский союзный договор. По нему Иран обязался не привечать у себя иные иностранные посольства без согласования с послом Российской империи. Также устанавливалась обоюдная беспошлинная торговля. При этом, что было важно для русской финансовой системы, торговать разрешалось либо русскими бумажными ассигнациями без права игнорировать такой способ оплаты или же серебром. Также Иран при необходимости обязывался по запросам русского посла предоставлять различные воинские подразделения для борьбы с кавказскими горцами или для пресечения иных форм неповиновения воле российского императора. Со своей стороны, Российская империя обязывалась защищать территориальную целостность Ирана и незамедлительно вступать в войну с Османской империей, в случае агрессии турок.

Может быть, военным и казалось, что Россия допускает слишком значительные уступки персам, однако, на деле всё было не столь однозначным. Мало того, что Российская империя получала новые территории, на которых можно развивать перспективную хозяйственную деятельность, так ещё Иран входил в финансовую систему России, определённым образом обеспечивая стабильность российского рубля через свои товары и производства.